Жорж Сименон - Свидетели

— Ламбер знал о ваших отношениях?

Желино опять повернулся к обвиняемому и нерешительно поднял голову.

— Я должен говорить правду?

— Вы присягнули в этом.

— В таком случае — знал.

— Выходит, он не хотел воспрепятствовать вашим встречам с нею?

— Господин председательствующий, тут хотеть мало — надо быть в силах это сделать.

И Желино, глядя в упор на г-жу Фальк, напряг бицепсы.

— Он угрожал вам?

— Было разок. Он заявил мне, чтобы я отшился от Мариетты, а не то он мне портрет попортит. Потом ему пришлось подумать, и он понял, что гораздо легче попортить портрет жене.

— Вы знали, что у Мариетты Ламбер были любовники и кроме вас?

— Я не претендовал на монополию.

Лица так оживились, что можно было подумать: здесь идет спектакль. Люди подавались вперед, стараясь не пропустить ни слова, начинали улыбаться, едва Желино открывал рот, а он, чувствуя такое внимание к нему, паясничал и даже порой подмигивал публике, как бы обещая: «Погодите, то ли еще будет!»

— Расскажите присяжным про день девятнадцатого марта.

— Что я должен рассказать?

— Все, что знаете.

— Все?

— Все, что имеет отношение к убийству.

— В таком случае мне нечего сообщить, потому что я ничего не знаю.

— Вы видели в тот день Мариетту Ламбер?

— Так же, как вас, и даже немножко ближе.

— В котором часу?

— Примерно в четверть седьмого.

— Где вы с ней увиделись?

— На улице Деглан, напротив парикмахерского салона. Полпятого она позвонила мне в «Приятный уголок», где я с друзьями играл в белот, и попросила встретиться с нею.

— У нее были какие-нибудь особые причины для встречи с вами?

Тут Желино посмотрел на присяжных, словно призывая их оценить наивность председательствующего.

— Для такого дела никаких особых причин не надо. Тем более Мариетте.

— Вы не заметили ничего особенного, пока ожидали ее у парикмахерского салона?

— Там ошивался один сопляк, но, увидев меня, тут же слинял.

— Вы его знали?

— Мариетта как-то мне говорила, что его зовут Жозеф Пап; я тогда сразу же вспомнил про римского папу. Еще она сказала, что он прямо сохнет по ней и она из жалости иногда пускает его к себе, если Ламбера нету дома. Я повторяю вам то, что рассказывала она, но вы вовсе не обязаны мне верить.

— Почему, увидя вас, молодой человек убежал?

— Наверно, боялся, что я ревнив.

— Что было после того, как Мариетта вышла из парикмахерской?

— Мы отправились с ней на Верхнюю улицу. По дороге она зашла в магазин купить бутылочку рома… Обратите внимание: женщины перед этим всегда берут выпивку покрепче. Мариетта предпочитала ром.

— Продолжайте.

— Мы расположились в кухне, я откупорил бутылку, и мы выпили по паре стопок.

— Бутылка оказалась опорожненной на три четверти.

— Почти все выпила Мариетта.

— Она была пьяна?

— Ну, чтобы напиться, ей этого мало. Она была как раз в том градусе, какой ей нужен. Мне продолжать?

— Отвечайте исключительно на мои вопросы. У вас были с ней в тот вечер интимные отношения?

— Даже два раза, господин председательствующий!

— Дальше.

— Мы встали. Сперва она, конечно, оделась…

— Минутку. Когда вы с Мариеттой отправлялись на Верхнюю улицу, вы знали, что Ламбера не будет дома?

— По субботам он возвращается домой поздно вечером.

— Что вы собирались делать, покинув этот дом?

— Первым делом пойти поужинать — съесть петуха в вине у папаши Совёра на Котельной улице. Это небольшое бистро, с виду не очень шикарное, но там…

— Итак, вы вместе с ней прошли по Железнодорожной улице, потом свернули направо, на Котельную. В каком настроении была Мариетта?

— В ярости.

— Почему?

— Она вбила себе в голову, что я должен повести ее потанцевать в «Голубой домик». Я объяснил, что делать мне там нечего — я сговорился с друзьями сыграть в белот в «Приятном уголке», но если ей очень хочется, она может посидеть там рядом со мной на диванчике.

— Вы ужинали вместе с нею?

— Нет. Перед самым бистро она вдруг решила, что лучше пойти поспать, чем целый вечер сидеть и заглядывать мне в карты.

— Она так и сказала «пойти поспать»?

— Я говорю, как было.

— Значит, вы один ужинали у Совёра?

— Можете спросить у него.

— Чем вы занимались после ужина?

— Возвратился в «Приятный уголок» к приятелям. Играть мы кончили заполночь. Имена моих партнеров я сообщил полиции, и там их крепко тряханули. Хозяина «Приятного уголка» Жюля тоже допрашивали. Да все это есть в ваших бумагах.

— И за весь вечер вы ни разу не выходили из бара?

— Мои партнеры уже подтвердили это. Какой им смысл врать?

— Что вы делали после полуночи?

— Пошел спать, как все люди.

— Куда?

— В гостиницу «У Крытого рынка» — я всегда в ней останавливаюсь. Меня там видели.

— И больше вы не возвращались на Верхнюю улицу?

— Нет, господин председательствующий.

— И по пути в гостиницу не выходили к железной дороге?

— Вы же знаете: Крытый рынок в другой стороне.

Комиссар Беле показания Желино проверял куда тщательней, чем показания остальных свидетелей. За несколько дней до судебного разбирательства Ломон спросил комиссара:

— У вас не создалось впечатление, что Желино лжет?

— Это весьма вероятно, но уличить его невозможно, верней, можно только чудом. Эти трое, игравшие, по его утверждению, с ним в карты, категорически стоят на своем. Хозяин «Приятного уголка» — также. Дружки Желино не остановятся и перед лжесвидетельством, чтобы устроить ему алиби. Двое из них — известные сутенеры. Третий, хоть и выглядит почтенным коммерсантом, торгует в своей лавочке подержанными вещами; он дважды привлекался к ответственности за скупку краденого.

Ломон несколько раз перечитывал их показания, внешне выглядевшие совершенно правдоподобными. Армемье, не желая затягивать разбирательство, не настаивал на вызове их в суд в качестве свидетелей.

Да и какие у Желино могли быть мотивы убивать Мариетту? Корыстные соображения отпадают: ни ценностей, ни денег у нее не было. Ревности Желино никогда не проявлял. Конечно, поругавшись с ней, он мог бы ее ударить — в порыве бешенства или в состоянии опьянения. Однако Желино почти не пил, и никто из свидетелей не помнил, чтобы его когда-нибудь видели пьяным.

Ломон прекратил допрос Желино с большой неохотой: он был уверен, что узнал далеко не все.

— Введите следующего свидетеля.

Желино сел на свободное место во втором ряду, как раз позади г-жи Фриссар, чем явно не доставил ей удовольствия.

— Ваше имя, фамилия, возраст, род занятий?

— Жозеф Пап, девятнадцать лет, рядовой сто четырнадцатого пехотного полка.

Жозеф Пап был в военной форме и все время теребил пилотку, засунутую за ремень. Как и остальные свидетели, Пап взглянул на Ламбера, но не с пренебрежением, а с напряженным интересом. Должно быть, он впервые видел человека, обвиняемого в убийстве, и, наверно, надеялся обнаружить в его лице черты преступной натуры.