Вячеслав Жуков - Щупальца спрута

– Будет лучше, если ты умолчишь о своих соображениях. Понял меня? И про распитие с Голиковым водки не скажешь. Боюсь, тогда пятно на всем отделе будет. Отдельно, потом об этом поговорим.

«Все. Буду иметь взыскание с занесением в личное дело», – подумал Стас, глядя в разгневанные очи Алексеева, из которых того и гляди, полыхнут молнии. И неизвестно, что бы последовало дальше, если б не открылась дверь и в кабинет не просунулась голова майора Ванькова. Его маленькие глазки пробежали по лицам оперативников и остановились на Стасе Кручинине.

– Капитан Кручинин, – несколько устало произнес особист, – пожалуйте в кабинет майора Алексеева. Нам с вами необходимо побеседовать. При этом майор Ваньков едва заметно улыбнулся. Знал свое положение по отношению к этой серой массе. Нравилось, что даже самые опытные, проработавшие в розыске не один десяток лет, сотрудники дрожат перед ним. С годами это вошло в привычку, избавляться от которой Ваньков не собирался. Даже начальник управления, полковник Рокотов, заискивал перед ним. И Ванькову это нравилось. И глядя на его скупую, зловещую улыбку, как у палача ожидавшего жертву на эшафоте и от нетерпения потиравшего руки, Стасу стало не по себе. Почувствовал себя обреченным. Ноги отказывались идти.

– И, пожалуйста, побыстрее, – поторопил Ваньков, взглянув на часы. – У нас еще много работы.

Но к Стасу Кручинину, майор Ваньков отнесся неплохо. Капитан сам удивлялся, припоминая, как всего пять минут назад сослуживцы его пугали, называя за каверзные вопросы зверем. А Кручинину беседа с особистом понравилась. Ваньков оказался вовсе неглупым человеком, прекрасно разбирающимся в криминалистике. Но вопросы задавал исключительно отношений Голикова с товарищами по работе. Возможно, у Ванькова закрались точно такие подозрения, как и у Кручинина. Потом особист попросил охарактеризовать покойного капитана. Посчитал, раз они сидели в одном кабинете, стало быть, никто, кроме Кручинина не мог лучше знать его.

Стас в самых лучших тонах обрисовал Голикова и слушая его, Ваньков задумчиво произнес:

– С ваших слов получается, Голикову орден надо было вешать на грудь, а ему досталась пуля. Несправедливо.

– Несправедливо, – согласился Стас, потому что тоже считал Володьку достойным награды и жалел о той несправедливой участи, которая постигла его. Для себя поклялся докопаться до истины. Чего бы это ему не стоило. Пусть через год. Пусть через десять лет. Но он узнает, что же на самом деле произошло с Голиковым. Хотя никто его к этому не обязывал. Но чтобы успокоить совесть, Кручинин так сделает.

Побеседовав с Алексеевым и полковником Рокотовым, Ваньков не возражал уже против версии о самоубийстве на бытовой почве. Он послал двоих своих помощников к Голикову домой, не смотря на ночь.

Гонцы принесли в семью нехорошую весть, взяли с жены погибшего капитана необходимое объяснение и даже побеседовали с соседями. И жена Голикова скрывать не стала, рассказала про семейные скандалы, про то, что ее муж частенько предпочитал встречаться с женщинами и выпивал. Ваньков дал Стасу прочитать объяснение супруги Голикова. Хотелось узнать на этот счет его мнение.

– В управлении говорят, вы дружили с Голиковым не только по работе, – как бы, между прочим, заметил майор. На что Стас позволил ответить:

– Не скажу, что мы были, как не разлей вода. Но друг друга выручали не раз, даже ценой собственной жизни.

– О, это похвально, – сказал Ваньков. Кажется, он тоже ценил мужскую дружбу. По крайней мере, к Стасу у него больше вопросов не нашлось.

Вернувшись в кабинет, Стас увидел, что Голикова на полу уже нет.

Вместо него на линолеуме осталось большое пятно подсохшей крови, которое все старательно обходили.

Майор Алексеев сидел за столом на месте Стаса, а лейтенант Лугин и капитан Зорькин стояли возле окна. Остальные оперативники предпочли разойтись по своим кабинетам.

Стас сел на стул, на котором обычно сидел Володька Голиков. Страшно хотелось курить. Вспомнил, свои сигареты оставил дома. Подвела спешка. Уж слишком ошеломило сообщение майора Алексеева. Но сигареты должны быть у Голикова в ящике стола. Когда он в кабинете, обычно пачка сигарет и зажигалка лежали на столе, или в ящике. Раз на столе пачки не оказалось, значит есть смысл заглянуть в ящик.

Стас потянул за ручку, достал пачку «явы» и зажигалку. Сунул сигарету в рот и с наслаждением закурил, глянув на майора Алексеева. Кажется тот ждал от Кручинина доклада, потом не вытерпел, спросил:

– О чем он тебя спрашивал?

Капитан пустил тугую струю дыма, при этом как бы недоуменно пожав плечами.

– Да так, ничего особенного. Спросил, какие отношения были у Голикова с товарищами по работе. Как себя вел в быту. Бывали ли скандалы с женой. Не говорил ли он, что хочет покончить жизнь самоубийством. Ну, в общем, вопросы такого характера.

– А ты… – начал, было Алексеев, но Стас опередил его, хотя, может быть, этим поступил не совсем корректно по отношению к начальнику.

– Про то, что мы вчера пили, я не сказал. Да он и не спрашивал, – сказал Кручинин, проникновенно глянув в глаза начальника. В них он прочитал одобрение. Не подвел его подчиненный.

– Хорошо. Теперь надо потолковать с патологоанатомом, пусть в заключение не указывает, что Голиков был пьяным. Тогда можно дело представить, как неосторожное обращение с оружием. А? – майор самодовольно потер руки и поочередно взглянул, сначала на Стаса, потом на капитана Зорькина.

Стас ничего на это не ответил, а Зорькин охотно поддержал шефа:

– Правильно. По крайней мере, нас меньше мурыжить будут.

– Вот и я говорю, – сказал Алексеев. Теперь он не казался таким удрученным, каким его увидел Стас, когда вошел в кабинет и когда здесь лежал капитан Голиков с пулей в сердце. Теперь майор потирал руки.

А в голосе все еще была заметна подозрительность. Привычка у Алексеева такая, доверяй подчиненным, но не очень. И с этой подозрительностью он задал Стасу довольно резкий вопрос:

– А больше ничего такого ты Ванькову не наплел?

Стас разозлился. Не нравилась осторожность майора. Больше печется о своей карьере, чем о стремлении узнать, что же в действительности произошло с его подчиненным.

– А чего такого я мог наплести? – зло спросил Стас. Порой хотелось послать своего шефа ко всем чертям и только субординация не позволяла. Но когда–нибудь Алексеев дождется.

– Ладно, не злись. Это я так. Чего ты сразу взрываешься? Какой нервный стал, – в шутливом тоне проговорил майор и обернулся к Зорькину и Лугину.

Молодой лейтенант не упустил, хихикнул в угоду начальнику. А малоразговорчивый Зорькин стоял с каменным лицом. От такого слова не добьешься. И в отделе, за глаза, Зорькина прозвали молчуном.