Вячеслав Жуков - Мастер харакири

Там жила учительница. Лешка всегда считал ее умной, интеллигентной женщиной. Она может выслушать, понять и помочь. Хотя бы сделать элементарную перевязку.

У Лешки дома нет даже бинта. Да и пересидеть у нее можно, подождать, пока менты уйдут. Он был уверен, что дверь его квартиры они ломать не решатся.

Теперь он слышал, как менты вошли в подъезд.

Лешка нажал еще раз на кнопку звонка.

Услышал за соседской дверью тихие, осторожные шаги, заметил, соседка смотрела на него в «глазок».

«Да открывай ты скорей», – мысленно торопил ее Лешка и для верности позвонил еще раз.

Соседка открыла дверь, запахиваясь в халат.

Лешка догадался, что она уже спала. Он поднял ее с постели, заставил подойти к двери и открыть. Теперь она старалась скрыть свое недовольство.

– Алексей, вы знаете, который час? – осторожно напомнила она, с тревогой рассматривая его бледное лицо и куртку в крови.

Дверь закрыть она не успела.

Лешка быстро подставил ногу, втолкнул соседку в прихожую и вошел сам, заперев дверь на все имеющиеся запоры.

– Тихо, Надежда Павловна. Не надо шуметь.

Халат оказался для учительницы слишком короткий, и теперь она, волнуясь и стыдясь, одергивала его, словно хотела удлинить.

– Что вам надо, Алексей? Что вы хотите сделать? – подумала она совсем не о том, о чем думал Лешка.

Надежде Павловне было чуть за тридцать. Женщина, что называется, в соку. И у Лешки не раз появлялась мысль трахнуть ее. Но не сейчас, с его ранением. Стоит в коротком халатике. Волосы распущены, как у уличной девки. И ножки ничего. Длинные, не тонкие. Баба без мужа, а любовника завести не может себе позволить, словно она из другого теста.

Живет Надежда Павловна в трехкомнатной квартире с отцом – ветераном труда, которого после ухода на пенсию парализовало, и дочкой пяти лет.

– Алексей, я прошу ответить мне, – заговорила Надежда Павловна с Лешкой, как с учеником, – что все это значит? Вы врываетесь ко мне… – она несколько приглушила голос, боясь разбудить больного отца и дочь. Да и сама уже догадалась: не таким тоном надо с ним разговаривать. Раз он пришел, значит, есть необходимость.

– Я ранен, Надежда Павловна, – так же тихо ответил Лешка и снял куртку.

И куртка, и рубашка под ней пропитались кровью.

Женщина негромко ойкнула, покосилась на дверь комнаты, где спали дочь и отец. Но отец, как оказалось, проснулся. Из комнаты зазвучал старческий, уставший от постоянных болей, надтреснутый голос:

– Надя, ты с кем там?

– Спи, папа, – требовательно сказала Надежда Павловна.

– А ты мне скажи, кто к нам пришел? – настаивал старик.

Женщина возвела глаза к потолку и тут же перевела взгляд на Лешку.

– Это не к тебе, папа. Пожалуйста, спи. Я занята, – ответила она старику и спросила у Лешки, понизив голос едва ли не до шепота: – Кто это вас?

– Это? Друг один постарался, – Лешка криво усмехнулся, стараясь показать, что бывало и хуже, а это ерунда.

– Но у вас течет кровь. Надо перевязки сделать.

– За этим я к вам и пришел, Надежда Павловна. У меня и бинта нет.

– Сидите и молчите. – Она быстро выбежала, но тут же вернулась. – Пойдемте в ванную. Нужно промыть рану. И обработать. У меня там аптечка.

Лешка согласился, лишь бы утихла боль и остановилось кровотечение.

– Снимайте рубашку, – сказала Надежда Павловна.

Когда Лешка снял, ватным тампоном, намоченным в разведенной марганцовке, стала вытирать кровь на ране.

Эта процедура оказалась не очень болезненной, но довольно неприятной.

Лешка съежился.

– Терпите и благодарите вашего друга, что не зацепил вам селезенку.

– Я ему поставлю свечку, – Лешка чуть не ляпнул – за упокой. Но тогда бы учительница обязательно спросила: за упокой, значит, вы убили его? А так удалось избежать лишних вопросов.

Сосредоточив все свое внимание на том участке тела, где ковырялись ее длинные, как у пианистки, пальчики, Надежда Павловна сказала:

– Сейчас вам нужно будет потерпеть.

Лешка попытался пошутить.

– Хоть целую вечность под вашими нежными руками.

Кажется, она усмехнулась.

Лица ее Лешка не видел. Она наклонила голову. Из аптечки она достала стеклянный пузырек, свинтила с него пробку.

– Не будьте таким самонадеянным. Я хочу прижечь вашу рану перекисью водорода. Будет очень больно.

Лешка вздохнул, чувствуя себя обреченным терпеть мучения. Нечего было подставляться тому гаду. А теперь – терпи.

– Я готов, – сказал он и на всякий случай покрепче стиснул зубы. И все-таки не сдержался, громко застонал, чуть не отматерив свою врачевательницу.

Перед глазами будто все вспыхнуло огнем. Вспыхнуло и погасло. И только тихий, успокаивающий голос Надежды Павловны:

– Ничего, ничего. Сейчас болеть не будет.

Лешка наклонил голову, посмотрел, чего она там делает.

Надежда Павловна старательно накладывала на рану тампоны, пропитанные какой-то мазью, и приклеивала их к телу пластырем.

– Пластырь надежней. Повязка может соскочить, – объяснила она, подняла голову и увидела: глаза у Лешки блестят, и смотрит он не на рану, а на ее неприкрытые груди, видневшиеся из халата.

Она густо покраснела, поправив халат, сказала как будто с обидой и в то же время стыдливо:

– Можете одеться.

Она хотела выйти из ванной, но Лешка взял ее за руку.

Надежда Павловна покраснела еще больше. И голос чуть задрожал:

– Алексей, вы делаете что-то не то.

– Спасибо вам, – тихо произнес Лешка, чувствуя острое желание обнять ее и поцеловать. Даже про боль забыл. Руки тянутся к ней, к ее плечам.

– Не надо, – проговорила она едва ли не шепотом, но Лешка воспринял эти ее слова как тщательно скрываемое желание близости. Уже стал обнимать ее, и вдруг звонок в дверь.

Она вздрогнула, отошла от него.

– Вы кого-нибудь ждете? – спросил Лешка, подозревая, что скорее всего это менты по его душу. Но они не могут знать, где он. И не узнают, если она его не выдаст.

– Нет. Не жду никого. Сама не понимаю, кто это. Надо посмотреть.

Она хотела подойти к двери, но Лешка остановил ее.

– Оставайтесь здесь. Я сам гляну.

Он тихо проскользнул в прихожую.

На площадке стоял тот мент, который приходил к нему днем, и с ним еще трое в гражданском. Один из них настойчиво названивал в Лешкину квартиру.

С ними была пожилая женщина, соседка с нижнего этажа.

Лешка догадался: ее пригласили в качестве понятой. Он даже слышал их голоса, и, судя по разговору, менты намеревались ломать дверь.

Лешка вернулся в комнату, достал из сумки обрез.

Надежда Павловна боязливо отступила в угол комнаты.

– Алексей, что вы собираетесь делать? – спросила она, покосившись на дверь, за которой были дочь и ее отец-инвалид.

«Эх, интеллигенция вшивая! Ни капли понимания», – подумал Лешка, почему-то рассердившись на добрую соседку. Сказал угрюмо: