Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— У вас есть враги? Или недоброжелатели? Подозреваете кого?

— У кого же их нет, врагов? — деланно зевая, сказал Сахат и отвернулся к стене. — Устал я, начальник. Голова болит.

— Еще один вопрос. Вы не встречали в районе Калежа пожилого человека в феске и среднеазиатском полосатом халате?

Кабдугов резко дернулся на постели и застонал, видимо, от боли в ноге, потом быстро, нервно заговорил по-русски:

— Зачем приставал, начальник? Разве я сам себя бил? Разве сам себя стрелил? Почему дышать не даешь, болеть не даешь? Надо абреков искать — ищи, зачем меня давить? Масло надо давить, сыр надо давить, больной человек отдыхать надо!

— Полегче, Кабдугов, — вы говорите с майором НКВД, — не утерпел младший лейтенант.

— Ничего, — успокоил его Жунид. — И снова к Сахату: — Значит, не встречали?

— Нет. Не видал. Не видал, не знаю…

Врач, стоявший сзади Шукаева, положил руку ему на плечо и слегка нажал, давая понять, что допрос придется прекратить.

Солнце позолотило верхушки лесистых гор, окаймлявших аул с юго-запада, когда после многочисленных бесплодных расспросов одному из них повезло. Опрашивая колхозного чабана, приходившего ночью в Калеж за продуктами, Арсен Сугуров услыхал, наконец, долгожданное «да». Да, видел бондаря Мазана Каражаева минувшей ночью. И не только видел: тот ночевал у него в чабанском домике, в семи-восьми верстах отсюда, на горном пастбище. Что-нибудь говорил? Нет, ничего особого не говорил. В геологоразведку утром пойдет, на работу наниматься — слышал, там рабочие руки нужны.

— Где стоит геологоразведка? — нетерпеливо перебил его Арсен.

— Аул Бгидес знаешь? Оттуда дорога в ущелье Кяфар — километров пять-шесть от пастбища будет. Отсюда ближе. Если машина есть, езжай в Бгидес по дороге, там покажут.

Было уже около пяти вечера, когда они, наскоро перекусив провизией, которую извлек из багажника запасливый шофер, двинулись по направлению к аулу Бгидес. Младший лейтенант по совету Жунида отправился в райцентр: нужно было срочно произвести баллистическую экспертизу.

— Послушай, — сказал Дараев, откинувшись на спинку сиденья, — может, ты хоть изредка будешь изменять обыкновению и делиться с нами своими догадками? Например, мне хотелось бы знать, как это все связано с чохракской историей?

Жунид недовольно засопел: он не любил, когда к нему приставали с расспросами раньше времени, до того, как разрозненные факты сложатся в его голове в более или менее стройный ряд, а собственные домыслы получат хоть некоторое подтверждение.

— И мне хотелось бы знать, — проговорил Шукаев недовольным тоном, но тут же сделал над собой усилие: все-таки спрашивал не кто-нибудь, а его лучший друг и соратник. — Ладно. Скажу. Только не вздумайте заранее выстраивать версию… она пока не выстраивается…

— Ум — хорошо, а три лучше, — извиняющимся голосом сказал Вадим Акимович. — Авось, и мы с Арсеном будем тебе полезны.

— Так вот, — сказал Жунид, окончательно отбросив колебания. — Сахат Кабдугов — тот самый человек, жена которого в свое время вышила фуляровые платки как опознавательные знаки для старой лисы Хахана Зафесова, упокой аллах его грешную душу, собственного мужа и еще троих, чьи имена Хахан так и не назвал тогда. Кстати, допрашивал я его при тебе.

— Стой… стой! — инициалы — посередине платка были С. К. Кажется, я вспоминаю…

— Ну, и отлично. Фуляр, если помнишь, был изъят при обыске у ротмистра Унарокова. Кабдугов, судя по тому, что нам удалось установить давным давно, порвал связи с конокрадами, да и ремесло это основательно подзабыто за последние годы. Но у меня есть подозрение…

— Какое? — не выдержал молчавший до сих пор Сугуров.

— Не старые ли дружки наведывались к Сахату прошедшей ночью? Как-никак он был причастен к их аресту.

— Ты знаешь, я ведь совсем не в курсе дела. Что с ними со всеми стало? Столько лет прошло.

Шукаев посмотрел на часы.

— Скоро приедем на место. Поэтому я коротко. Ты прав, тебе следует оживить в памяти чохракское дело Так вот — Буеверов, Бекан Кабалов и Аушев, у которого мы нашли карабаира, отсидев разные сроки, сначала в Чите, а затем — в Сиблаге, были освобождены первыми. Ляляму Бадаеву — по ходатайству мусульманской азиатской лиги — срок был сокращен вдвое. Он освободился и уехал, кажется, в Дагестан. Одноухий Тау, или Рахман Бекбоев…

— Правая рука Асфара, — вставил Вадим.

— Точно. Он отсидел, по-моему, восемь лет. Живет в районе Черкесска и ни в чем дурном, вроде бы, не замечен. Азамат Мамакаев — бывший главарь банды в Чечне — расстрелян по приговору Верховного суда РСФСР. Просьба его о замене смертной казни пожизненным тюремным заключением была отклонена. Кто еще?.. Так… продолжают отбывать сроки Хапито Гумжачев, контрабандист Паша-Гирей Акбашев, бывший белогвардеец Ивасьян, Хахан Зафесов умер в тюрьме. Что же касается цыган — Феофана третьего и Парамона Будулаева, то я, к стыду моему, ничего о них не знаю. Надо бы выяснить…

— Ты и так великолепно осведомлен, — сказал Дараев.

— Поморочили они нам с тобой головы, — улыбнулся Жунид. — И не только нам с тобой.

Вадим Акимович наклонился к плечу Жунида и, как видно, хотел о чем-то спросить, но передумал. Шукаев увидел его голову в зеркале, укрепленном вверху передней стенки кабины.

— Ну, что еще тебя интересует?

— Да ладно…

— Спрашивай, раз хотел.

— А где Зубер Нахов?

— Братец моей бывшей супруги? — притворно беспечным тоном переспросил Жунид. — Тоже отсидел свое. А куда подался — не знаю. Может, опять в тюрьме. Неисправимый тип. Но жулик и вор мелкий.

Показались первые домики аула Бгидес. Ущелье реки Кяфар здесь расширялось, образуя довольно просторную долину. Сады, огороды, пастбища, овцефермы — население Бгидеса занималось главным образом скотоводством.

Геологоразведка, как и сказал им чабан из Калежа, разбила лагерь в боковом ущельице, на берегу большой речки, скорее — ручейка, бойко стекавшего с гор. Вода в нем была мутная, глинистая от дождей.

Они подъехали к самой буровой. Из палатки, раскинутой возле вышки, вышел худой, несмотря на раннюю весну, загорелый человек в засаленных брезентовых штанах, голый до пояса.

— Кто это к нам пожаловал? — спросил он на чистейшем русском языке, хотя по облику в нем нетрудно было угадать горца. Лицо — смуглое, горбоносое, на остриженной под нолевку голове — войлочная сванская шапочка.

— Майор милиции Шукаев, — протянул руку Жунид. — Мои товарищи — Дараев и Сугуров. По тому же ведомству.

— Буровой мастер Кадыров, — согнав с лица улыбку, сказал человек из палатки. — Чем могу вам помочь?

— К вам не приходил сегодня утром или днем некий Мазан Каражаев? Небольшого роста, плотный, пятьдесят пять лет… Черкес.