Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Не надо, — опять улыбнулся Кадыров. — Знаю. Был. Он и сейчас здесь. Мы взяли его подсобником.

Жунид окинул взглядом лагерь. Еще две палатки стояли поодаль. Людей не видно.

— Они купаться пошли, — понял его мастер. — Там, выше, озерко есть. Рабочий день у нас кончился. Вот-вот должны подойти.

Геологи действительно скоро вернулись. Бондарь, узнав, что сотрудники милиции приехали к нему, мгновенно побледнел и полез в карман за табаком. Пока он шарил там, Жунид вполголоса сказал Кадырову:

— Нам бы с ним поговорить без свидетелей.

— Пожалуйста, — так же тихо ответил тот, — можно в моей палатке.

— Нет, спасибо, мы — в машине.

Шукаев сел на место шофера, который, воспользовавшись передышкой, прилег на траву в тени палатки. Каражаева Жунид посадил рядом с собой. Вадим и Арсен устроились сзади. Арсен приладил на планшете лист бумаги, — приготовился писать протокол.

Шукаев начал безо всяких околичностей:

— Я — майор НКВД. Вам известно о том, что вашего знакомого и сослуживца Сахата Кабдугова едва не убили двое неопознанных бандитов?

— Нет, не знаю, — поспешно ответил бондарь, подобострастно засматривая в глаза Жуниду. — Кто убил, почему убил?

— Вопросы задаю я. Чуть не убили, — уточнил Шукаев и, окинув бондаря быстром испытующим взглядом, тут же решил отказаться от своего первоначального намерения провести допрос по всей форме.

— Не надо ничего писать, Арсен, — сказал он, продолжая изучающе разглядывать Каражаева, который ерзал и мялся, не зная, куда деваться и пребывая, по-видимому, в крайне расстроенном состоянии.

Жунида часто выручало приобретенное с годами умение сразу, в момент, определить, какую избрать линию поведения в разговоре с подозреваемым или свидетелем, линию, которая наилучшим образом соответствовала бы психологическому настрою допрашиваемого.

Внешний вид, те неуловимые для неспециалиста и ненаблюдательного человека признаки, которые могли свидетельствовать о страхе или решимости уйти от ответа, о стремлении под напускной бравадой скрыть истину, о безразличии, о показной или подлинной растерянности — все это замечал, все регистрировал его внимательный глаз, непроизвольно, автоматически схватывающий нужную информацию в считанные секунды.

Временами это требовало немалых усилий с его стороны в тех случаях, когда попадался достойный противник, и «обойти» его было еще заманчивее, еще интереснее.

Мазан Каражаев был весь, как на ладони.

— Вас устроит, если мы не будем вести протокола и, возможно, ограничимся сегодняшней беседой с вами? Разумеется, если вы ничего не скроете от нас… — Жунид не без умысла повел этот разговор по-русски. Во-первых, его должен был слышать Дараев, а, во-вторых, он по опыту знал, что человек, вынужденный отвечать не на родном языке, скорее может проговориться.

— Ай-ай, — запричитал Мазан. — Как скрывать, зачем скрывать? Ради аллаха, товарищ майор… Шайтан попутал, гражданин майор…

— Вы можете называть меня, как хотите. Вас пока ни в чем не обвиняют.

Это незаметное, будто случайное «пока» не прошло мимо ушей бондаря, и он опять побледнел.

— Возьмите себя в руки и перестаньте нервничать, — жестко сказал Жунид. — Обещаете говорить правду?

— Обещаем! Сто раз! Аллахом клянусь, гражда… товарищ майор!..

— Хорошо. В таком случае скажите нам, давно ли вы знакомы с пожилым человеком, одетым в халат и феску? Вас видели в ним позавчера. Имени его я вам не назову, это преждевременно… — Жунид поймал в зеркале удивленный, осуждающий взгляд Дараева и незаметно моргнул ему. Шукаев отлично понимал, что «удочка», на которую он намеревался поймать Мазана, была заброшена так откровенно, так наивно, что крючок буквально торчал наружу. Именно на это он и рассчитывал. Но ответ бондаря даже для него явился полной неожиданностью. О такой удаче можно было только мечтать.

— Зачем тебе назвать? — испуганно залепетал Мазан, судорожно схватив Жунида за пуговицу пиджака. — Сам скажу, все сам, — он так торопился, видимо, боясь, как бы строгий майор не опередил его, что даже стал заикаться: — Пло-о-хой он человек, со-о-всем плохой! Как встретил его, сон не шел, спать не мог! Хапито Гумжачев ему фамилия!

Жунид с трудом удержался от восклицания.

— Это нам известно. Кто был с ним? Кто второй?

— Мустафа Зизарахов, — с такой же готовностью сказал Мазан. — Дрянь мужик, пропавший совсем без вина рука трясет.

— Давно знаете их?

— Один аул жили, соседи жили. Сколько? — он наморщил лоб, вспоминая. — Двадцать год, может больше.

— Как попал сюда Гумжачев? — вмешался Вадим Акимович. — Он имеет отношение к покушению на Кабдугова?

— Разве я знаю? — тотчас обернулся бондарь, отпуская пуговицу Жунида. — Клянусь, не знаю. Мустафа привел Сахата дом просил показать.

Мазан Каражаев рассказал все. О том, как он лишился покоя, встретив в ауле Гумжачева в компании забулдыги Зизарахова, окончательно спившегося за последние годы. Мустафу знали многие: он не имел постоянной работы, жил подачками и случайными заработками, скитался, — видно, не прошла ему даром бурная молодость, едва не приведшая его на скамью подсудимых по делу разбойника Унарокова. Мазан, конечно, ничего не подозревал о старых грехах и связях Мустафы, но зато отлично понимал, что его бывший знакомец Хапито Гумжачев, по слухам получивший десять лет заключения, с ведома властей и с чистыми намерениями не мог ни с того, ни с сего появиться в Калеже. Дотошность и требовательность, с какой Хапито расспрашивал бондаря даже о самых, казалось бы, незначительных подробностях жизни сыровара Кабдугова, наводила на размышления. Мазан, трусливый, робкий Мазан, безответность которого вошла в пословицу среди аульчан, был объят растерянностью и страхом Страх заставил его уволиться, заколотить досками окна в доме и уйти к геологам, подальше и от Хапито, и от родного гнезда.

Последней уступкой судьбе была выпивка, вдвоем с сыроваром, на которую Мазан пригласил Кабдугова по приказу Хапито. «Не задержишь его до полуночи — считай, что твоя песенка спета», — пригрозил Гумжачев.

— Вы не предупредили Кабдугова? — с укором спросил Дараев.

— Я маленький человек, — взмолился бондарь. — Я боялся… Однако, сказал Сахату, что Хапито привязал коня в Калеже.

— Когда сказали?

— Вчера.

— Как он отнесся к этому?

— Белый стал. Злой стал. Ушел, вино не допил. Шукаев уже не сомневался, что догадка его верна покушение на сыровара — дело рук Хапито. Не простил старый бандит Сахату предательства в ауле Псидах.

Но почему сам потерпевший не назвал его имени?

Отпустив бондаря и сказав на буровой, чтобы к Каражаеву там относились по-прежнему, ибо допрашивался он как свидетель и ни в чем предосудительном не замешан, Шукаев велел шоферу ехать в Калеж, к дому Кабдугова. Зря он сразу не поступил так, как диктовало ему первое побуждение — напрасно отказался от обыска в доме Сахата.