Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Среди глыб затвердевшего раствора, растоптанных песчаных куч, погнутых прутьев и прочего строительного хлама наполовину скрытая кустами торчала еще одна ржавая бадья, на две трети заполненная ссохшимся закаменевшим бетоном.

Дараев подошел ближе пнул сапогом погнутый край бадьи.

Тундра зарычала и ткнулась мордой в ее основание.

Вадим оглянулся к стоявшим сзади Семену, Арсену и проводнику По лицу Дараева скользнула тень внезапной догадки..

— Слушайте, ребята…, а что, если.

— Что?

— Кувалду бы сейчас… Ну-ка, Арсен, Семен… Поищите какую-нибудь железяку или кусок рельса… — Вадим взял камень и с силой ударил по засохшему в бадье раствору, отколов небольшой его кусок. Тундра угрожающе зарычала. Семен поднял отлетевший кусок, повертел.

— Марка — семьсот пятьдесят. Для мостовых и подводных сооружений… — и вдруг с надеждой поднял глаза на Дараева. — Неужели вы думаете?..

— А что же еще? Ты посмотри на овчарку.

Шерсть на загривке у Тундры встала торчком, передними лапами она уперлась в край железного ящика и возбужденно глухо рычала.

Сугуров бросился в сторону, туда, где валялся железный лом. Через несколько минут они вдвоем с Семеном приволокли метровый брус двухтаврового железа.

— Возьмите собаку, — сказал Вадим Акимович сержанту. Тот повиновался — пристегнул к ошейнику повод и оттащил упиравшуюся Тундру.

Семен Дуденко потом говорил, что он на всю жизнь запомнил, что такое цемент марки семьсот пятьдесят. Они долбили бетон попарно, стоя по обоим краям бадьи и, как выразился Арсен, «в четыре руки» поднимая балку, чтобы потом с силой бросить ее вниз, не выпуская из рук. У всех четверых на ладонях вспухли кровавые мозоли.

Молчаливый проводник ищейки, несмотря на свою худобу, оказался сильным и жилистым. Не дожидаясь приглашения, он привязал Тундру к стволу одинокой акации, росшей неподалеку, снял гимнастерку и жестом предложил Вадиму Акимовичу сменить обливавшихся потом Семена и Арсена. Потом почесал волосатую мускулистую грудь, расправил широкие плечи и, подождав, пока Дараев тоже поудобнее возьмется за балку, так же невозмутимо, как все, что он делал, принялся крушить застывшую в бадье бело-серую массу.

Дараев старался изо всех сил, чувствуя, что поневоле отстает, и рельс сам тянется вверх после очередного удара о бетон, почти без его участия. После десятого удара (Вадим почему-то принялся в уме считать их) он уже не чувствовал собственных рук, а сержант продолжал махать вверх-вниз, как заведенный. Пот заливал Дараеву глаза, он уже не видел, куда опускается брус, не чувствовал отлетавших осколков, один из которых больно ударил его по щеке, когда подошли Арсен и Семен, чтобы сменить их.

Только через полчаса они добрались до того, что искали. Сначала показался каблук сапога с наполовину стесаной, поржавевшей подковкой. Потом, действуя уже осторожнее, чтобы не повредить труп, они освободили от бетона обе ноги и, расколов вдоль застывшую в бадье глыбу, принялись орудовать двумя острыми клиньями, которые Арсен нашел в груде железного лома. Кумратов лежал в растворе лицом вниз.

— Ну, вот, — сказал Вадим Акимович, в изнеможении опустившись на камень. — Теперь мы можем сказать, что не зря провели день.

Сержант, стоявший в этот момент над бадьей и не сводивший глаз с того, что в ней было, внезапно побледнел, резко отвернулся и, качаясь, пошел к реке. У самой воды его стошнило.

— Недавно, наверно, работает, — сказал Сугуров.

— Может, и давно. Говорят, не все привыкают к подобным зрелищам, — отозвался Семен. — Да цыц ты! Фу! Фу! — прикрикнул он на собаку, все еще привязанную к акации. Тундра натягивала поводок и оглушительно лаяла. — Сидеть!

Через два часа — уже стемнело — они подъехали к моргу, рядом с которым стояло и кирпичное здание бюро судебно-медицинской экспертизы.

Еще через десять минут туда же прибежал и Шукаев, которому позвонили по телефону. Дожидаться завтрашнего дня, чтобы узнать о результатах вскрытия, было не в его натуре.

Сугурова и Дуденко Жунид отпустил и сидел с Вадимом в маленькой приемной Зулеты. Дараев тотчас задремал в кресле: он буквально валился с ног от усталости.

Жунид вышел в коридор покурить. Теперь он не сомневался, что был прав, утверждая в противовес конопляновской версии, что ни Барсуков, ни Кумратов не замешаны в преступлении. Они всего лишь — его жертвы. Главное теперь — узнать, как убит охранник. В груди, напротив сердца, на гимнастерке запеклась кровь — входное отверстие от пули. Из какого оружия он застрелен? В глубине души Жунид был уверен, что из охотничьего ружья. Размышления его прервал звук захлопнувшейся двери. С противоположного конца коридора шла Зулета.

— Ну, что? — встретил он ее нетерпеливым вопросом.

— Пойдем ко мне в кабинет, — сказала она устало. — Пришлось повозиться.

Жунид пропустил ее вперед и, проходя через приемную, растолкал Вадима.

— Проснись же. Потом отдохнешь. Есть результаты.

— Я не буду читать вам протокол — это долго, — сказала Нахова, — Вадим Акимович, по-моему, и так еле жив. Можно в двух словах?

— Ради Бога, — вырвалось у Жунида. — Только поскорее…

Зулета сдержала улыбку. В таких случаях — она помнила — он никогда не умел быть терпеливым. Стоило ему напасть на след, и он становился невменяемым, для него переставало существовать все, кроме улик и свидетельств по делу, им овладевало возбужденно-приподнятое состояние ожидания, и он не мог понять, почему другие спокойны и неторопливы и не похожи, как он, на взведенную пружину.

— Хорошо. Я коротко. Итак… проникающее смертельное ранение в сердце. Умер мгновенно. Пуля прошла навылет. Судя по тому, что ее не нашли там, где его бросили в раствор, по ободранным носкам сапог и стертым коленям, его волокли по земле…

— Характер раны? — перебил Жунид.

— Рана круглая, по-видимому, выстрел произведен из охотничьего ружья…

— Так я и думал… — прошептал Шукаев.

— …в упор, — продолжала Зулета. — Но, как и на теле Барсукова, — никаких следов ожога. Очевидно, стреляли через что-то мягкое — кусок материи, мешок… не знаю. В правой стороне грудной клетки, в складках гимнастерки — бумажный пыж. Бумага слиплась, склеилась. Нужна техэкспертиза.

— Других следов насилия нет? — спросил Дараев, подняв на нее затуманенные дремой глаза с набухшими веками. — Мне показалось, когда мы его несли…

— Да, на затылке — след от удара орудием. Может быть, камнем. Его оглушили, а потом, я думаю, приставили к груди ружье и убили. Кстати, пуговица, которую мы нашли тогда, не с гимнастерки Кумратова. У него все пуговицы на месте, и они несколько крупнее.

— Ясно. Пыж вы нам дадите?

— Вот он… — Зулета вынула из кармана кителя маленький пакетик из пергаментной бумаги и протянула Шукаеву. — Пожалуйста.