Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Ивасьян бывал тут не раз и, привычным движением отодвинув от стены качалку с плетеными сиденьем и спинкой, уселся в нее, не ожидая приглашения.

— Сейчас я позову их, — сказала Антонина Михайловна.

— Подождите. Кто приходил к вам?

— Когда?..

— Да вот недавно… лечить здоровый зуб…

— Вам Клава сказала?

— Да.

— Алферов. Помощник вашего Ляпунова.

Тигран Вартанович побледнел.

— Быть не может! Каким образом вы узнали?

— Он приходил еще. Его узнала Зулета.

— А может, — случайный визит? Насколько мне помнится, Алферов живет в вашем районе?

Антонина Михайловна пожала плечами и, сев на диван, закинула ногу на ногу. Мелькнуло что-то розовое Она спокойно одернула платье.

— Не знаю. Я не берусь утверждать определенно, что зуб у него здоровый. И все-таки мы должны быть готовы ко всему. Я думаю, нужно…

Открылась дверь, и в комнату вошли двое Один — высокий, худощавый, лет сорока, в черном потертом костюме Мешки под глазами и красноватый нос выдавали его пристрастие к «зеленому змию». Звали его Муталиб Акбашев. Второй — такого же роста, но гораздо плотнее, с черными щегольскими усиками и гривой седеющих волос Это был Шагбан Сапиев, экспедитор облпотребсоюза.

— Честь имею, Тигран. — Человек в черном костюме старомодно поклонился и сел рядом с Воробьевой. — Давненько не виделись. То, что я обещал, привез, — добавил он, понизив голос, — Возьмешь свою долю у Антонины Михайловны…

— Хорошо, — сказал Ивасьян, здороваясь с Сапиевым. — Ты же, кажется, должен быть в Тахтамукае, Шагбан.

— Меня вызвала Антонина Михайловна телеграммой, — ответил Сапиев. Голос у него был сухой, надтреснутый. Когда он говорил, казалось, выдвигали ящики старого рассохшегося комода. — Насколько я понимаю, обстановка накаляется?..

Разговор, состоявшийся между этими, такими разными с виду, людьми, трудно было понять непосвященному. Имел он одну бросающуюся в глаза особенность: никто из присутствующих не называл вещи своими именами. Следуя раз и навсегда установленному правилу, они понимали друг друга с полуслова, с полунамека.

Речь шла об Алферове, сотруднике ОГПУ, неведомо почему обратившемся впервые за эти полтора года к Антонине Михайловне, о сводном брате Шагбана Сапиева, попавшем в неприятную историю в Тахтамукае, о возросшей подозрительности Дыбагова к Ивасьяну, о каких-то деньгах и, наконец, о шурине Шукаева Зубере Нахове.

Когда хозяйка предложила перейти в гостиную, чтобы сесть за стол, Ивасьян и Муталиб Акбашев задержались в дверях кабинета.

— Все плохо, Тигран,— негромко сказал Акбашев. — Надо кончать. Надоело мне вечно жить в страхе, все чего-то бояться…

— А что делать?

Акбашев наклонился к уху Ивасьяна и зашептал. Выслушав, тот задумался. — Ну?

— А люди надежные?

— Абсолютно. Сам проверял… и все договорено. Они еще месяц простоят в Новороссийске…

— Что вы там застряли? — послышался голос хозяйки.

— Идем!

…В гостиной с «молодежью» оставался Митрофан Филиппович Воробьев, заготовитель тарной базы Новороссийского порта и муж Антонины Михайловны. Наезжал он в Краснодар несколько раз в году и проводил дома дня по два, по три. Это был маленький полный человек, близорукий и смешной, который умел только поддакивать, во всем соглашаясь со своей решительной и властной супругой.

Когда Ивасьян и Акбашев вошли в гостиную, он суетился, отодвигая стулья и кресла от уставленного бутылками и всякой снедью стола, приглашая «дорогих гостей» подкрепиться. Зулета, Назиади, томная красотка лет двадцати шести, и жена Ивасьяна сидели в это время на софе и хохотали, слушая Бориса Фандырова.

— Прошу за стол, — повторила Воробьева. — Тигран Вартанович, вам, разумеется, быть тамадой! Зулета, Назиади, ведите-ка вашего кавалера к столу!

— Рад служить обществу, — улыбнулся Ивасьян и, заняв почетное место тамады, принялся открывать коньяк.

Шутки и смех были в самом разгаре, когда Антонина Михайловна, бросив взгляд в окно, сделала незаметный знак Ивасьяну. Он подошел к ней.

— Алферов, — шепнула Воробьева. — Но не волнуйтесь. Он минут десять простоит у калитки. С той стороны сада у меня есть выход на другую улицу. Уйти нужно только вам.

Тигран Вартанович незаметно покинул комнату, сопровождаемый хозяйкой. Когда он вышел с другой стороны дома, в руках у него был небольшой кожаный саквояжик. Тот самый, из-за которого Жуниду Шукаеву однажды пришлось не поспать ночь в скором поезде Новороссийск — Москва.

Ивасьян сидел у Дыбагова. Тот углубился в какой-то документ, который принес ему начальник угрозыска. Кончив читать, поднял голову от стола и зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Это давно известно. И мне, и Денгизову. Зубер Нахов действительно вор. Мелкие кражи — его специальность. Он судим. В Нальчике. Но к Шукаеву и его жене это не имеет никакого отношения. Вы, конечно, правильно сделали, что так сказать, сигнализировали, но… должен предупредить вас. Шукаева оставьте в покое. Недавно мы получили анонимку, — Дыбагов испытующе глянул на Ивасьяна, — но ничего не подтвердилось. Шукаев — коммунист и отличный работник. У вас все?

— Нет. Я хотел просить направить меня в Тахтамукай и передать мне дело Сапиева. Вы сами знаете, сколько времени, в сущности, я лично не занимался никаким расследованием… Обещаю вам приложить все старания. То, что случилось в Афипсе, не повторится.

Дыбагов ответил не сразу.

— Что ж, просьба ваша мне понятна. Но почему, собственно, Тахтамукай?..

— По остальным делам уже ведется дознание…

— Вы не знаете этого контролера?

— Какого?

— Сапиева, конечно. Вы же просите его дело?

— Ах да! Нет, я не знаю его, — Ивасьян отвел взгляд и пожал плечами. — Если вы считаете, что мне не следует заниматься этим расследованием…

Дыбагов встал.

— Нет, почему же. Поезжайте.

Тигран Вартанович поблагодарил и вышел.

Начальник управления несколько минут сидел, погрузившись в размышления, потом решительно нажал кнопку звонка. Михаил Корольков тотчас же приоткрыл дверь.

— Вы звонили, Асхад Асламурзович?

— Да. Пригласите ко мне Ляпунова, он сейчас в управлении.

…Степан Степанович не заставил себя долго ждать. Войдя в кабинет, поздоровался с Дыбаговым за руку и грузно опустился в кресло. За полтора года, прошедшие со времени ареста Озармаса Тугужева, завхоза из «Красного Октября», у которого было найдено оружие, Ляпунов раздобрел и округлился. Двигался он теперь еще более неторопливо и степенно, и только веселые с лукавинкой глаза по-прежнему живо и заинтересованно смотрели вокруг.