Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Значит, если я вас правильно понял, вы послали Асфара платком, чтобы возвратить лошадей? Почему вы это сделали?

— Здесь было спокойно и тихо, пока не появился ты, — глядя прямо в глаза Шукаеву, ответил старик. — С такими, как ты, не надо шутить. Я понял это. Асфар — нет. И кровь пролилась: сначала — Газиз, потом — Асфар..

— Первым был Трам Лоов, — жестко сказал Дараев, отрываясь от протокола.

— Да, — подхватил Жунид, — Вадим Акимович прав. Кровь Лоова и повлекла за собой все остальное. Но — довольно. Назовите имена всех, чьи монограммы вышиты на платке.

Зафесов сжал сухие губы.

— Тебе нужен карабаир, начальник? И остальные лошади из Чохрака?

— Да.

— Тогда ступай к Сохату Кабдугову. Другие тебе не нужны. Хахан больше не скажет. Хахан и так сказал много.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Андрей Фомич Охтенко.

— Дзыбов умер! Часа два назад! Так и не пришел в сознание!..

— Какая жизнь, такая и смерть… — тихо сказал Жунид. — А жаль его. Умный. Зря сгубил все, что дала ему природа…

Зафесов молча встал. Губы его беззвучно зашевелились. Он молился.

— Вадим, — сказал Шукаев, вставая из-за стола. — Зафесова — под стражу. Если кто-нибудь к нему явится, пусть проводят к Андрею Фомичу. Да, Андрей Фомич, возьмите протокол допроса..

— Зачем сажаешь, начальник? — насупился Хахан. — Разве я убегу?

— Надо, Зафесов. Вы и так достаточно напортили нам.

Дараев передал старика конвоиру.

— Ну, как Буеверов? — спросил Жунид Охтенко.

— Мало интересного. Содержал притон, сбывал краденое. О ваших адиюхцах ничего не знает. Другое важно: я только что еще раз допросил Зизарахова. Сейчас из него веревки можно вить, он чуть не плакал, узнав о смерти Газиза…

— Непонятная дружба.

— Да. Так вот, Мустафа изменил свои прежние показания: адиюхцев он, оказывается, знает в лицо. И фамилии назвал: Хапито Гумжачев и Петр Черкашин. Кстати, вам Дыбагов сообщил о своем решении освободить Зизарахова?..

— Как освободить? — Жунид повернулся к Дараеву. — Что же это, Вадим? Надо идти к Колосунину…

— Колосунин знает, — прервал его Охтенко. — Видите ли, судьбой Мустафы интересовался секретарь обкома. Отец Зизарахова, знатный чабан, ездил в Краснодар, просил за сына, ручался, что тот порвет с прошлым.

— Сомнительно…

— Я еще не все сказал, — остановил его Андрей Фомич. — Понимаете, Зизарахов предлагает нам свои услуги и помощь в розыске конокрадов.

— Как ему верить? Пьяница, опустившийся тип…

— Все это так, — вмешался Вадим Акимович, — но вспомни, Жунид, как он относился к Дзыбову. Он ведь буквально боготворил его. Смерть Газиза могла быть для него психологической встряской… Ты ведь сам говорил, что в момент нервного потрясения человек может измениться…

— И все-таки — рискованно. Надо хорошенько все обдумать. Без нас этот вопрос, очевидно, не будут решать. Андрей Фомич?

— Конечно, нет. Вы ведете расследование — вам и карты в руки… А все же подумайте — Зизарахова адиюхцы знают, и его визит не вызвал бы их подозрений…

— Посмотрим, — сказал Жунид рассеянно. — Теперь — о помощниках, Андрей Фомич. Я сегодня буду просить Дыбагова как-то отметить помощь, которую оказал нам Аскер Чич. Поддержите меня, а? Может, именные часы ему или еще что-либо?..

— С удовольствием поддержу!

— Ну вот и хорошо. А сейчас, извините меня, товарищи, я уйду: у меня страшно болит голова…

Поздним ноябрьским вечером Жунид и Вадим прибыли поездом в Баталпашинск. Вокзал был маленький, захудалый, городишко тоже весь облезлый и закопченный, как любой населенный пункт, расположенный вблизи от железнодорожных путей.

— В гостиницу? — спросил Вадим, когда они вышли из здания вокзала.

— Куда же еще? — буркнул Жунид и, подняв воротник пальто, зашагал через площадь.

Над городом тяжело и низко висели густые тучи, сыпал мелкий сырой снег.

Дараев шел молча и в который раз задавал себе один и тот же вопрос: что происходит с Жунидом? Со дня их возвращения из Краснодара его не узнать. Замкнулся на все засовы, молчит и без конца сосет папиросу Может, что-нибудь дома? И Дараев решился.

— Слушай, — сказал он, когда они обогнули небольшой сквер с чахлыми, облепленными снегом кустами. — Мы — друзья или нет?

— Ну, друзья.

— Так скажи, что с тобой? Перестань играть в молчанку!. Шукаев остановился, достал пустую пачку из-под папирос, поковырялся в ней и, смяв, отшвырнул в сторону.

— Ты прав. Но не дави на меня. Это пройдет… Видишь ли, мы расстались с Зулетой. Удивляюсь, как тебе никто не сказал об этом в управлении.

— Значит, там знают?

— Еще бы. Ее любовника, жулика и проходимца, Женя Кондарев арестовал у меня на квартире. В общем — сплошная грязь..

— Извини… я не думал.

— Самое удивительное, — горько усмехнулся Жунид, — что мне стало ее жаль. И я, кажется, тоже виноват. Думал только о себе, о своей работе… Ну ладно, идем, холодно.

Гостиница громко именовалась «Золотой фазан». Над входом красовалась выцветшая вывеска с изображением диковинной желтой птицы — не то гуся, не то совы, — долженствующей, как видно, оправдать название. Внутри было уныло и до ужаса провинциально В вестибюле и в коридорах застоялся специфический запах плохо отстиранного белья и кислой капусты, которой торговали тут же, в буфете.

Шукаев, оформляя номер, показал свое удостоверение и спросил, приезжал ли два дня назад некий Мустафа Зизарахов, и если да, то в какой комнате он остановился.

— В семнадцатой, — испуганно округлив глаза, ответила женщина-администратор. — Его с утра нету. Сказал, что сегодня может не вернуться. Но деньги заплатил. Вот, пожалуйста, пропуск…

Номер был под стать всему остальному. Две кровати с пружинными сетками напоминали гамаки: середина изрядно провисала Стенки фанерной тумбочки по краям расслоились от сырости. Настольная лампа не зажигалась, репродуктор хрипел. Но друзья так намаялись за день, что на подобные мелочи не обратили внимания.

— Я думаю, Мустафа отправился к Сахату, — с наслаждением вытягиваясь на жестком тюфяке, сказал Дараев. — А ты все возражал.

— Я и сейчас не очень-то ему верю. Собственно, обманывать нас ему нет расчета, и беспокоит меня не это.

— А что же?

— Напьется где-нибудь — и поминай, как звали. Завалит все дело.

— Авось выдержит… Знаешь, по-моему, он свою миссию воспринимает сейчас, как месть за Газиза.

— На это вся надежда, — сонным голосом отозвался Жунид. — Давай спать.

…Часа в два ночи в дверь постучали. Дараев открыл.

— Входи, входи, Мустафа… сейчас я зажгу свет и разбужу Жунида.

Свет в их комнате погас только перед рассветом.

Утром слегка подморозило. Дворники ходили по улицам с большими совками и ведрами и посыпали песком тротуары.