Анатолий Ромов - Бешеный куш

— Опять. Потому что считаю всю эту историю крайне нечистоплотной. Извини.

Баркли помолчал.

— Он считает эту историю крайне нечистоплотной. Видите ли, какой чистюля.

Сделав несколько затяжек, Билл сказал спокойно:

— Чистюля не чистюля, но история нечистоплотная. Ты прекрасно знаешь, что испытала Клавдия, когда ей сообщили, что Элен мертва.

Некоторое время Баркли в упор смотрел на Билла. Наконец, приблизив свое лицо вплотную к лицу Билла, громко прошептал:

— Что испытала Клавдия… Хорошо… А ты можешь представить, что испытала Жаклин Кеннеди, когда на нее полетели брызги мозгов мужа? А? Что она испытала, ты можешь себе представить? А, Билл? А между прочим, эти мозги, мозги из головы ее мужа, тоже вышибли наши. Тебе это отлично известно. И ничего, все обошлось.

Билл пожал плечами:

— Не знаю, кто такая Жаклин Кеннеди. Не был знаком. Зато отлично знаю, кто такая Клавдия.

Сев в кресло, Баркли некоторое время молчал. Наконец вздохнул:

— Билл, никто не виноват, что в свое время ты был увлечен Клавдией.

Билл смерил Баркли взглядом:

— Слушай, Баркли, если бы мы не находились вместе на задании, я бы хорошо тебе врезал.

— Это еще надо посмотреть, кто бы кому врезал.

— Я врезал бы тебе, клянусь. Врезал бы так, что ты запомнил бы надолго.

Баркли сверкнул глазами. Помолчав, сказал:

— Ладно, не будем о том, кто бы кому врезал. Но, Билл, честно — по-моему, ты делаешь из мухи слона. Уверяю тебя. Ведь Элен прекрасно знала, что может грозить Джеймсу — если вся эта ее российская история выплывет наружу. Поверь мне, она охотно согласилась на мое предложение. Охотно. Ты ведь знаешь, как она любит отца.

Билл промолчал.

— Ты хочешь сказать, что она не любит отца? — спросил Баркли.

— Она любит отца. Только давай не будем насчет «охотно».

— Хорошо, не будем насчет «охотно». Но ведь, по существу, я оказал Джеймсу огромную услугу. Сейчас он сенатор. А где бы он был, если бы разразился скандал?

В комнате наступило молчание. Наконец Билл сказал:

— Не желаю говорить на эту тему. Оставим Джеймса. Но хочу напомнить тебе, что сейчас ты заставил Элен работать с этим русским. За которого она хотела выйти замуж. Может, по-твоему, это тоже чистоплотно?

— Билл… Во-первых, Элен никто не заставлял работать с Федоровым-Седовым, она согласилась сама.

— Джефф, не нужно. Я знаю Элен Стюарт с детства. И знаю, когда она соглашается, а когда нет. Говорить тебе она могла что угодно. Но она не хотела этого.

Внимательно посмотрев на Билла, Баркли сказал:

— Думаю, ты не будешь спорить с тем, что Элен сейчас стала одним из наших лучших агентов?

— Нет. Но она стала одним из наших лучших агентов потому, что так она относится к любому делу. Другой она быть не может. У нее такой характер.

Баркли некоторое время сидел молча. Сказал, не глядя на Билла:

— Да, я попросил Элен работать с человеком, за которого она хотела выйти замуж. Ты профессионал и, думаю, прекрасно понимаешь, почему я попросил об этом именно ее.

— Понимаю. Ты считаешь, что лучше нее никто работать с этим человеком не сможет.

— Разве это не так?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Да и вообще, Билл, что это ты вдруг развел нюни? Ты не хуже меня понимаешь, что наша контора — не благотворительная организация.

Билл осторожно загасил сигарету в пепельнице и встал. Сказал бесстрастно:

— Ладно. Ты прав, я распустил нюни. Поехали?

— Поехали.

Выйдя из кабинета, двое огляделись. Коридор по-прежнему был пуст. По знаку Баркли оба двинулись к выходу. Вскоре Баркли многозначительно посмотрел на Билла, и они остановились у наполовину застекленной двери. За дверью виднелся обычный лестничный пролет.

— Сюда? — негромко спросил Билл.

— Сюда, — так же тихо ответил Баркли. — Рабочий выход.

Спустившись на два пролета, они остановились у двери, ведущей на улицу. Билл потянул за ручку — дверь была заперта. Достав связку ключей, спецагент, перепробовав несколько ключей, открыл ее.

Они вышли на больничный двор, и Билл снова запер дверь. Оба сняли халаты. Свернули их, постояли несколько секунд, прислушиваясь. Затем по знаку Баркли двинулись к стоянке служебных машин.

Когда они подошли к «Тойоте», все вокруг было пусто. Машины и фургоны «Скорой помощи», еле освещенные двумя фонарями, по-прежнему скрывала полутьма.

Оба сели в машину. Вставив ключ зажигания, Билл сказал:

— Я забыл спросить — как с этой девушкой? Которую ты сюда привез?

— Нормально, — неохотно ответил Баркли.

— Может, я зря об этом спрашиваю?

— Да нет. Врачи сказали, легкое сотрясение мозга. Пара дней, и все будет в порядке.

— Как я понял, судьба этой девушки занимает тебя достаточно серьезно.

— Занимает. Ладно, поехали.

— Поехали. — Билл повернул ключ зажигания, нажал стартер. «Тойота» тронулась с места.

Проснувшись от попискивания будильника, Седов тут же сел. Подтянул к лицу руку — стрелки на циферблате показывали четыре часа утра. Посмотрел в сторону окна спальни — сплошная темнота, ничего не видно. Подумал: наверное, луна зашла за облака. Что ж, это ему на руку.

Быстро оделся, проверил, все ли на месте в карманах. Сунул руку под подушку. Нащупав пистолет, спрятал его во внутренний карман куртки — и подошел к окну.

Вглядевшись, понял: он был прав. Сплошная тьма за окнами стоит потому, что луна зашла за облака. Все же он продолжал всматриваться, зная, что глаза скоро привыкнут к темноте.

Через несколько минут он смог довольно четко различать предметы.

За окном не произошло никаких изменений. Ни на лужайке, ни около клумбы со стоящими возле нее в той же позиции шезлонгами не было никаких признаков засады. Но даже если она есть, подумал он, он сможет ее обойти.

Убедившись, что опасаться нечего, открыл окно. Вдохнул полной грудью холодный ночной воздух, взялся за подоконник. Беззвучно перекинул тело, медленно, на руках, опустил его вниз.

Некоторое время он висел на руках, вглядываясь в землю. Заботило его одно: чтобы при приземлении было как можно меньше шума.

Наконец, расслабив пальцы, полетел вниз. Приземление оказалось удачным, он мягко опустился на рыхлую землю обеими стопами и, спружинив, присел, не издав ни звука.

Некоторое время он продолжал сидеть на корточках, вслушиваясь. Если действительно кто-то караулит его здесь, к четырем утра у этого человека наверняка должно притупиться внимание. И сейчас, под утро, он вполне может выдать себя каким-то звуком — покашливанием, скрипом ветки, шорохом при передвижении.

Но, сколько он ни вслушивался, не смог уловить никаких звуков, если не считать шума ветра, свистящего в кустах и шуршащего в палой листве.

Выпрямившись, повернулся. Стал медленно, боком передвигаться вдоль стены. Он двигался осторожно, старательно ощупывая при каждом шаге землю вытянутой стопой — чтобы не наступить ненароком на сухую ветку или камень. В конце концов, бесшумно проскользив вдоль стены, он остановился у дальнего угла здания.