Станислав Родионов - Долгое дело

— Поэтому вы берёте лом, надеваете брезентовые рукавицы, кирзовые сапоги и входите в хрустальный домик?

— Хрустальный домик — это вы?

— Вернее, подходите к тончайшим пробиркам…

— В которых бурлит едкое варево, — опять усмехнулся Рябинин; много, нельзя столько усмехаться.

Из складок платья она выплеснула руки и закурила умело, по-мужски. Спичку, у которой обгорела лишь головка, положила не в пепельницу, а рядом, на край стола.

— Для вас истина без справочки недействительна.

— Да, я не легковерный.

— Поэтому мир для вас закрыт.

— Мир познаётся разумом.

— Мир познаётся прежде всего верой.

— Человечество верило тысячелетиями и жило во мраке, — возразил Рябинин, теряя мысль, потому что её последние слова «мир познаётся верой» высекли другую, убегающую…

И промелькнуло, исчезая…

…Мир познаётся не только разумом, но и нашей интуицией…

Высеченная мысль вроде бы убежала не вся, оставив после себя что-то простое, определяемое.

— А интуиция — это не вера.

Калязина прищурилась, видимо уловив в его ответе некоторую нелогичность. Рябинин хотел объяснить, откуда взялась эта интуиция, но случайно глянул на её обгоревшую спичку, которая вроде бы передвинулась сантиметров на пять. Лежала на самом углу, а теперь переместилась вдоль края стола. Калязина не двигала — она лишь изредка поднимала руку с сигаретой. Ветерком…

— Разве мои сеансы вас ни в чём не убедили? — почти вкрадчиво спросила она.

— Меня могут убедить только эксперименты.

— А вот учёные убедились.

— Они не ведут следствия по вашему делу.

— Не вижу связи…

— Аделаида Сергеевна, даже если вы на моих глазах испаритесь, я всё равно вам не поверю, потому что вы мошенница, — решительно выложил он, скосившись на спичку.

Та ещё передвинулась. Калязина её не трогала — он следил. Ветерком?

— Почему же крупнейшие учёные интересовались парапсихологией?

— Какие?

— Бутлеров, Фламмарион, Ломброзо…

— Скорей всего, они были любознательны.

— А я что?

— Хотите таким способом избежать уголовной ответственности.

— Боже, как утилитарно.

— А возможно, великие учёные за вашей парапсихологией отдыхали душой.

Спичка двигалась, уже миновав стакан для карандашей. Рябинин не мог приметить самого хода — оттого ли, что она слишком медленно ползла, плохо ли он за ней следил, опасаясь быть замеченным. Калязина начала есть Рябинина познавательным взглядом: зачем вызвал? Но у него теперь появился один тайный интерес — как идёт эта спичка и куда?

— А в телекинез верите? — вдруг спросила она.

— Это что?

— Перемещение предметов усилием вопи.

— Нет, — ответил он, незаметно, как ему казалось, скосив глаза на спичку.

— Зря, — снисходительно улыбнулась она, тоже посмотрев на неё, а потом на него — прямо, вызывающе.

Спичка плавно соскользнула на полсантиметра — теперь он увидел её ход. Теперь он уже смотрел на спичку во все глаза, отбросив всякую маскировку. Нужно что-то сделать… Разгадать, уличить… Но растерянность лишила всего, кроме одного желания — схватить эту спичку. А дальше?

— И вы можете угадать любые мысли? — сделал он всё-таки вид, что занят не спичкой, а разговором.

— По крайней мере, главные.

— И не ошибаетесь?

— Не понимаю вашего удивления… Проникновение в мысли вы считаете чудом. А сложнейшее телевидение, вероятно, считаете заурядной техникой. Перемещение вещей мыслью для вас колдовство. А шаги человека по Луне? Это же чудо!

Спичка уже миновала половину пути. Видимо, она дойдёт до угла и упадёт на пол. Потом он её найдёт и изучит. Отдаст экспертам на анализ. Проведёт, как он там… телекинез. Проведёт телекинезическую экспертизу.

— Как же вы узнали, что в вас есть эта?.. — он чуть было не добавил: «чертовщина».

— Случайно, Сергей Георгиевич. Однажды подошла во дворе к мужикам, играющим в домино, и назвала все перевёрнутые костяшки.

— Каким же образом?

— Спросите птиц, как они узнают, где юг.

— Там инстинкт, подсознание…

— Парапсихолог — это человек, который научился пользоваться своим подсознанием.

Спичка дошла — лежала почти на углу. До края ей осталось сантиметра два. Сейчас упадёт… Рябинин быстро глянул на Калязину: та сидела, положив руки на колени, и прилежно дожидалась его вопросов. Он вернул взгляд к спичке, которая так и лежала, не сдвинувшись. Видимо, тут и останется.

Рябинин смотрел на спичку… Сколько до неё? Немного больше метра — он даже видел, что одна грань обгорела чуть дальше, чем другие. Он смотрел… Что такое? Спички не было. Она пропала, как сгорела бесцветным огнём. Не падала на пол, не двигалась, не взлетала… Её не было.

— Сергей Георгиевич, не считаете ли вы нужным прекратить это уголовное дело?

Рябинин посмотрел ей в лицо. Калязина ответила колким блеском глаз, скул и металлической цепи. Запах её духов — вот когда дошёл, после затушенной сигареты, — был терпким и жарким, как обожжённая глина, на которую бросили пахучие цветы. Ворона, всё-таки это огромная ворона, которая может становиться Калязиной.

— Я вас пригласил для опознания и очных ставок.

— К сожалению, не могу…

— Не можете?

— Я нездорова.

— У вас есть больничный лист?

— Нет, но я собиралась к врачу…

— Процессуальное действие можно отложить только на основании официального документа.

— А если у меня температура?

Он не сомневался, что Калязина хочет избежать встречи со свидетелями. Но сделай он сейчас опознание, адвокат опорочил бы всё следствие и был бы прав, — важна суть, а не форма. Человек может заболеть и без справки…

— Позвоните мне, когда вернётесь от врача, — попросил он, уже думая, как всё объяснить ждущим людям.

Её отказ от опознания Рябинин оформил протоколом допроса. Она прочла четырехстрочный текст, устало вздохнула и взяла ручку…

Он посмотрел на крупную, как напечатанную подпись: «Калязина, парапсихолог».

— Почему же не эпидемиолог? — усмехнулся Рябинин.

— Эпидемиология — моя специальность, а парапсихология — моё призвание.

— А разве парапсихологи ходят к врачам?

— То есть?

— Если вы предметы двигаете мыслью, почему бы мыслью не выбросить из организма и болезнь?

— Разумеется, я вылечусь самовнушением. К врачу же пойду за больничным листком для вас.

— А вы больничный того… сублимируйте из воздуха.

— Сергей Георгиевич, я парапсихолог, а не колдунья.

Из дневника следователя.

О том, что я ищу смысл жизни, знают только Лида, Вадим, прокурор да ещё человека два. И всё-таки мне бывает неудобно, будто я гадаю по ночам на кофейной гуще или тайно попиваю…

А мне кажется, что у думающего человека может наступить такой момент, когда он скажет: «Всё, больше не могу!» Чистить по утрам зубы, вовремя принимать пищу, выполнять свою работу, надевать в передней тапочки, смотреть телевизор… Не могу спокойно жить, пока не пойму, для чего всё это делаю.