Леонид Словин - Такая работа. Задержать на рассвете

На серых, с давно уже обтрепавшимися краями шершавых листах бумаги выцветшими фиолетовыми чернилами с самого начала заглавными буквами был дан ответ на задачу, которая показалась такой трудноразрешимой вначале и такой несложной теперь. Налегин раскрыл акт обследования и прочел вслух подпись:

— Сочнева.

Сотрудники угрозыска никак не могли нащупать прямой связи между кражами в квартире актрисы и писателя, а между тем такая связь была. И надо было брать исходным пунктом не самих Шатько и Ветланину, а их соседей. В обоих домах жили люди, состоявшие на учете в психоневрологическом диспансере, на участке Сочневой.

Наблюдая за течением тяжелой, трудноизлечимой болезни одного и другого, Сочнева регулярно навещала дома, в которых жили Ветланина и Шатько, наблюдала, интересовалась подробностями жизни жильцов, расспрашивала соседей, делала выводы. И старая домработница Ветланиной, и жена Шатько, и их ближайшие соседи привыкли к визитам словоохотливой медсестры и не находили в ее любопытстве ничего странного…

Да, нехитрая схема: больные — медсестра. И не надо сложных версий, проверки Монахова, Ряхина…

Как говорится: «Хочешь писать как Пушкин, — пиши просто!»

— Разрешите? — дверь в кабинет тихо приотворилась.

На пороге стоял мальчуган лет пятнадцати, со светлой шевелюрой, давно не знавшей ни ножниц, ни гребенки, и ясными серыми глазами злостного нарушителя школьной дисциплины. Он удивленно глядел на Налегина.

— Не узнаете? Я Веренич Алька, — изрядно потрепанные джинсы Веренича были неловко, на две складки отглажены, а воротник рубашки сверкал белизной. — Шофер еще на нас с заводной ручкой… На улице… Зимой…

— Веренич… Веренич… — «Это когда Ряхина я упустил!» — Здравствуй! Заходи.

— Спасибо, — Веренич, заметно смущаясь, прошел к столу и сел, — я уже как-то заходил к вам.

За окном слышались по-весеннему громкие голоса — там милиционеры, сбросив кителя, размечали площадку для соревнований по волейболу.

— Хорошо, спасибо, — сказал Веренич. — Я ненадолго. Нужно посоветоваться.

Веренич нащупал пальцами пуговицу на рукаве и принялся вертеть ее.

— Как вы думаете, можно помочь одной старушке найти сына, если они больше десяти лет не виделись?

Что-то подобное Налегин предполагал: женщина могла спросить о розыске неплательщика алиментов, мальчики — об отце или дяде.

— Попытаться можно. Сначала нужно ее подробно расспросить, в каком городе раньше жили, где он работал. Нужна и фотокарточка. Найти вообще-то можно.

— Фотокарточка, наверное, у нее есть…

Глаза у мальчишки горели. Воображение его уже рисовало радостную встречу матери и сына, и он, Алька, был участником и виновником торжества.

— Как ее фамилия?

— Кокурина.

— Кокурина?! Откуда ты ее знаешь?

— Один знакомый попросил меня передать ей деньги…

Пуговица, наконец, отлетела и поскакала по паркету, но Алька не обратил на это внимания, так же как и Налегин, который потянулся к телефону и, набрав три цифры, сказал:

— Зайдите, пожалуйста, ко мне, Константин Николаевич. Разговор интересный. Послушай, Алька, ты сейчас расскажешь нам все по порядку, — попросил Налегин. — Важно, чтобы ничего не пропустил.

Гаршин не заставил себя ждать. Он неслышно появился на пороге, окинул комнату внимательным взглядом живых, близко поставленных глаз, подобрал белую пуговицу, отдал ее Альке и уселся на диване, в самом углу, уютно прижавшись к круглому валику.

Веренич помялся. Ему не хотелось рассказывать про свой зимний поход с ребятами на товарную станцию за апельсинами.

— Я с ним познакомился в тот же день, что и с вами, на станции.

Товарная станция была большой. Пространство, где скрещивались и расходились во многих направлениях рельсы, было уставлено вагонами, платформами, цистернами, жилыми домиками на колесах, подъемными кранами; здесь все свистело, шипело, лязгало, скрежетало, орало хриплыми металлическими голосами динамиков. В этом лабиринте рельсов и вагонов их атаман Колька разбирался прекрасно. Он провел всю ватагу по каким-то боковым, заснеженным путям, осмотрелся, бросил небрежно:

— Здесь нет, подадимся к восьмым шатрам!

И юркнул, следуя малоприметной тропинкой, под состав.

Восьмые шатры оказались самыми обычными деревянными складами. Вдоль их дверей стояли белые, удивительно чистые среди царства тусклой железнодорожной охры и пятнистого, припорошенного угольной пылью снега вагоны-ледники.

Тишина и безлюдье, царившие у складов, наводили на Альку страх. Будто по волшебству исчезли куда-то все люди, которые, казалось, только что убирали с путей снег, прокладывали тропинки, чистили и мыли вагоны, пересчитывали хранящиеся здесь богатства. Но ведь так же таинственно и внезапно они могли объявиться вновь. А может быть, они никуда и не уходили, а просто наблюдали из-за тяжелых складских дверей?

Колька подбежал к одному из ледников, вскочил на стремянку и, сорвав пломбу, сильным рывком отбросил задвижку. Дверь, повизгивая роликами, словно сама собой отъехала в сторону и открыла ряды аккуратных небольших ящиков. Колька мгновенно схватил верхний ящик — у самой двери ряды были пониже — и сбросил его на землю.

Ребята оторвали тонкие из темного, незнакомого дерева планки и принялись набивать апельсинами карманы. Тонкий щекочущий ноздри аромат наполнил воздух. Скомканные ярко-красные бумажные салфетки, в которые были завернуты плоды, падали на снег и застывали, как пятна крови.

— Стой! — услышал вдруг Алька. — Стрелять буду!

Краем глаза он захватил сбоку песочного цвета шинель, желто-зеленый кант и большие черные валенки с литыми галошами.

— Под вагон! — крикнул Колька.

Они прокатились по шпалам, вынырнули с той стороны состава и побежали куда глаза глядят. Сзади где-то глухо хлопнуло, словно ударили молотком в фанерный ящик, и, догадываясь о страшном смысле хлопка, они бросились под новый состав, колеса которого уже начали медленно вращаться. Сзади доносились свистки, топот, и за колесами какого-то одинокого вагона они увидели еще одни валенки, такие же большие и черные, с литыми галошами. Эти валенки притаились и ждали.

Остальные ребята, и в их числе Колька, мгновенно метнулись в сторону, а Алька бежал, петляя, как заяц, поперек рельсов, нырял под составы, всхлипывая и задыхаясь. Электровоз вдруг дохнул на него чем-то горячим и влажным, и Алька упал на землю, задохнувшись от испуга, осознав инстинктом близость смерти…

— Лезь в вагон! — вдруг услышал он чей-то приглушенный голос. — По доскам, ну!