Татьяна Светлова - Шалости нечистой силы

Заработанные деньги Федя быстро проматывал на удовольствия. Им овладела жажда, — та самая жажда, которая охватила всю нацию, — быть богатым здесь и сейчас. Но «быть богатым» — озверевший от дикого капитализма совок понимает это вовсе не так, как западный богач. Богач денежки считает и пыль в глаза никому пускать не намерен. А одичавший от счастья держать толстую пачку в руках совок денежки превращает немедленно в ту самую пыль, которую интенсивно пускает в глаза всем и каждому. И потому денег не было никогда. И потому они все время были нужны.

Впрочем, «удовольствия» ему удовольствия не доставляли: Федя жил в агрессивном противоречии с миром, который его, такого талантливого, отверг и не оценил, и в постоянной зависти к другим, преуспевающим и денежным. Версию об отверженном таланте Федя сам придумал — и сам же в нее легко поверил, искренне забыв о том, как по собственной воле бросил театральный кружок и подался в «бизнес»…

Друзей у него было мало, — никому он не был интересен, с его вечными жалобами: он-де великий актер и режиссер, а в этой гребаной системе никому не нужен, вот на Западе людей на улице берут для съемок (это он как-то по телевизору слыхал такую фенечку), а здесь он должен корячиться с утра до вечера, торгуя пивом…

Все же пара-тройка преданных людей у него появилась: он угощал пивом, а они, все моложе него, полублатные пацанята, не знающие, как и он, чем себя занять, под пиво охотно слушали его рассуждения о жизни и о людях, полные агрессивной зависти. Они разделяли этот взгляд на мир — сами были такими же совершеннейшими бездельниками и, не имея ничего ни в карманах, ни за душой, вместе с Федей наливались пивом и злобой к миру.

Его восхождение на вершины началось душным летним вечером…

Впрочем, тогда Федя еще не знал, что это начало славного пути. Тогда он просто стоял недалеко от выхода из модной дискотеки, на которую у него не было денег — заработанное он благополучно спустил, а новая партия пива была еще не продана.

Стоял и ненавидел всех входящих и выходящих оттуда людей, группами и в одиночку, парней и девчонок.

Особенно девчонок. Феде с ними не везло. Они лихо западали на его красивую внешность, но Федя быстро становился им неинтересен ни душевно, ни материально. Его стенания по поводу несправедливого мироустройства поначалу вызывали у них здоровое желание помочь, посоветовать, как-то организовать Федину жизнь, чтобы он сумел реализовать свои таланты (а в них простодушные девчонки верили — Федя был артистичен, Федя был эстет!) и, благодаря талантам, найти достойный способ зарабатывать деньги…

Но затея это быстро доказывала свою абсолютную бессмысленность: делать Федя решительно ничего не желал. Хуже того, очередная пассия быстро начинала его немыслимо раздражать своей назойливой опекой. Федя был убежден, что девушки должны его любить и вообще на руках носить за его мужские достоинства, за его красивую внешность, за его отличные бойцовские качества в постели… За его артистизм, наконец! Как он умел рассказать историю, как он умел изобразить последний фильм в лицах! «А он из автомата: тра-та-та-та! А тот ему из пистолета: пттюх, пттюх, пттюх! А тут цистерна как жжахнет! Бах-бабах! И все легли. А тут эта телка выходит», — и Федя быстрым движением чертил контур «телки» в воздухе, а потом выбрасывал ногу, словно шел на каблуках, и поводил бедром…

Они же слушали, как завороженные! Они же говорили, что после него можно в кино не ходить! Они же сами простые, как три копейки! Им такой подарок, как Федя, и не снился! Но нет, начиналось всегда, как по программе, с каждой новой девицей — одно и то же: «Надо тебе учиться, надо тебе поступать, надо тебе готовиться…» Почему «НАДО»? Кому он и что должен? Ничего! Никому! И пошли все на… Кому не нравится — иди вон!

Они и шли вон. Сначала радовались, отхватив такого парня, потом — шли вон. Без оглядки и без сожалений. С облегчением шли вон, словно от обузы избавились… Бабье, сучки! Ясно, зачем его учиться подбивали: надеялись, что он прославится и будет огребать такие бабки, что Кольке, который наркотой торгует, не снились! А они, значит, при нем, при звезде экрана, на всякие тусовки светские шастать будут, туалеты себе дорогие заказывать, по Каннам разъезжать… Вот зачем им надо было заставить его учиться! Все под себя, бабье! Если б у него были деньги, — они бы не нудили: сделай то, сделай се! Они бы за счастье почли любой его каприз выполнить! Их не стало бы интересовать его образование, даже если б у него три класса было; их не стал бы интересовать источник его дохода, даже если бы он был киллером наемным, — все бы схавали, и утерлись бы, и у ног бы ползали за красивые шмотки и цацки, за возможность выйти в дорогой кабак и покрасоваться! У-у, твари продажные!

После четырех попыток сойтись с разными девушками, закончившихся одинаково неудачно, Федя весь женский род стал глубоко презирать и серьезные отношений больше ни с кем заводить не желал. Пустился было в «просто секс», но любительницы последнего едва не отбили у него напрочь естественную физиологическую потребность. За пару лет «просто секса» он такого навидался, чего его самая изощренная фантазия представить не могла. Но больше всего — больше групповух и прочего непотребства, — в память врезалась одна сцена: он свалился с температурой под сорок, в бреду и в поту. Открыл воспаленные глаза от какого-то непонятного беспокойства и обнаружил… Что на нем трудится страшненькая панковатая девица, ни лица, ни имени которой он вспомнить не смог!

Увидела, рвань, что предмет находится в рабочем положении (чему виной была исключительно температура под сорок) и решила свое удовольствие поиметь!

Федя весь свой любовно-сексуальный опыт подытожил: все они одинаковы, все ненасытны, и все так и норовят мужиком попользоваться! Хоть деньгами, хоть… Но особенно деньгами!

И потому, разглядывая у дискотеки красивых, дорого и вызывающе одетых телок, которые ему не принадлежали и принадлежать не могли, Федя ненавидел их страстно. Все они были куплены, куплены с потрохами, со всеми этими соблазнительно выглядывающими из глубоких вырезов сиськами, с этими аппетитными попками, туго обтянутыми микроскопическими юбками, с этими нежными ляжками, нахально сотрясающимися при каждом шаге на высоченном каблуке!

Куп-ле-ны!

Но — не им.

Эти роскошные самки принадлежали отвратным, самодовольным, жирным и старым богачам. По той простой причине, что у них есть деньги. Наворованные. Те самые деньги, которые никак не даются Феде в руки. Как и красивые, дорого упакованные, вернее распакованные, услужливые девочки.

И от этого хотелось выть. Это было в высшей степени несправедливо.