Виктор Галданов - Аптечное дело

Толстяк поднялся с кресла, прошествовал к бюро, достал сигару и сунул ее в рот. Я не терял бдительности. Однако Зиганшин не пытался вытащить пистолет. Он вернулся к столу и уселся на прежнее место.

— Хорошо, — сказал он, раскуривая сигару. По комнате поплыл тяжелый аромат настоящей «гаваны». — Итак, вы вломились в мой дом, чтобы побеседовать об изобретении Табакова. Я мог бы в два счета выбросить вас отсюда или просто арестовать. Но я выслушаю, что именно вы хотите рассказать.

— Это крайне любезно с вашей стороны, — пробормотал я. — Я попросил бы вас ответить на некоторые мои вопросы.

— Какие вопросы? — спросил Зиганшин грубо. — Я деловой человек, и каждая моя минута на счету.

— «Но ни время, ни прилив никого не ждут…»

— Ближе к делу. Зачем вы явились сюда?

Я взял сигарету и поднес к ней зажигалку, зная, что пронзительные глаза Зиганшина следят за каждым моим движением. Я выпустил целое облако дыма и сел на край кровати.

— Вы видели когда-нибудь образец инсулина, изобретенного Табаковым?

— Да, однажды или, может быть, раза два.

— И что вы об этом думаете?

Если бы Зиганшин мог пожать своими неуклюжими, громоздкими плечами, он бы это сделал.

— Это может быть и панацеей от всех бед, а может быть и подделкой.

— Вы, конечно, провели всестороннюю экспертизу?

— Для этого у меня достаточно подчиненных. Но первый анализ был отрицательным. Этот тип преследовал меня несколько недель, добиваясь личной встречи, и наконец сдался. Я слышал, что его дочь приехала сюда и пытается сделать то, что не удалось ее отцу.

— Вы не назначали ей встречи?

— Конечно нет! В сутках слишком мало часов…

— А в неделе слишком мало дней…

— Молодой человек, — сказал Зиганшин повелительным тоном, — я служу обществу и глубоко дорожу тем доверием, которое мне оказано, а поэтому строго слежу за тем, чтобы ни один час, ни одна минута моего служебного времени не были потрачены на то, что не принесет пользы моим согражданам.

— Но все-таки, может быть, вы назначили ей встречу на вечернее время, а потом просто забыли об этом? — Я задал свой вопрос, не испытывая никакого благоговения по поводу только что услышанной декларации.

— Повторяю — нет! Я никогда не забываю о назначенных встречах. Точность — вежливость королей…

— Но вам обязательно надо было бы с ней увидеться. Поверьте, там есть на что посмотреть.

В узко посаженных глазах Зиганшина, кажется, промелькнул интерес. Я увидел перед собой старого развратника.

Толстяк плотоядно ухмыльнулся:

— Хорошенькая девушка, говорите?

— Очень хорошенькая. Однако вернемся к изобретению. Вы видели технологию производства этого инсулина своими глазами?

Зиганшин отрицательно покачал головой:

— Нет, я слишком занятой человек. У меня просто нет времени метаться по стране, чтобы любоваться очередным идефиксом очередного психа. Я посмотрел образец и дал поручение своим сотрудникам заняться этим — вот и все, что я мог сделать. Надеюсь, вы понимаете — я не могу разорваться на части.

Я внимательно наблюдал за толстяком, начиная испытывать странное ощущение от всего происходящего. Оно не соответствовало моим ожиданиям. Зиганшина просто раздувало от самодовольства. Он выражал свои мысли заранее заготовленными клише, говорил так, будто обращался к толпе где-нибудь в общественном месте. Внезапное мое появление вызвало у него искреннее возмущение, но не страх. Конечно, я не потрясал у него перед носом ножом, не угрожал… Но все же я совершил взлом частного жилища. Этот факт отрицать невозможно. Любой нормальный гражданин счел бы появление такого «гостя» опасным для своей жизни. Возможно, Зиганшин относился к тому разряду тупиц, которые просто не понимали, что такое угроза для жизни, и не испытывали поэтому никакого страха. Но и в этом случае почему Зиганшин не позвал лакеев, не попытался вызвать охрану? Может быть, он боялся, что у меня есть про запас еще какая-нибудь информация? Или был еще какой-то иной резон? Тот, однако, гнул свою линию. Он вынул сигару изо рта и яростно раздавил ее в пепельнице.

— Говорите, дочка Табакова — весьма привлекательная особа?

— Да, очень.

— Молодой человек, я хочу задать вам вопрос.

— Валяйте.

— У вас есть какие-то причины романтического характера для столь глубокой заинтересованности проблемами семьи Табаковых?

— Никаких, — сказал я, покачав головой.

— Вы вложили деньги в это так называемое изобретение?

— Нет. Ни рубля.

Зиганшин чиркнул спичкой и закурил новую сигару.

— Хорошо, — сказал он, вдыхая дым, — тогда какого же черта вы находитесь здесь?

— Вопрос правильный, — ответил я. — У меня есть свой основания полагать, что его изобретение гораздо важнее, чем вы считаете. Это чистая правда. Как истинный гражданин своей страны, я хочу, чтобы вы сдвинули дело с мертвой точки. Если же речь идет о мошенничестве, данное дело меня тоже интересует. Но уже с другой стороны. Я бы очень хотел, однако, чтобы это изобретение оказалось настоящим, чтобы оно получило мощную поддержку и никакие тупицы не смогли ему помешать.

— Почему?

— Я назвал вам свое имя. Но, вероятно, мое другое имя скажет вам больше. Я Зуб.

Сигара Зиганшина дернулась, глаза сузились. Цвет лица, правда, остался прежним. Чиста или не чиста его совесть, испугать Симеона Зиганшина не так-то легко. Он уставился на меня, выпуская облачка дыма.

— Наглый бандит! — выговорил он наконец.

— Если вы окажете мне честь изложить то же самое письменно, я подам на вас в суд за клевету. Я совершенно чист перед законом — если не считать этого ночного вторжения.

Зиганшин сделал нетерпеливый жест рукой.

— О, я убежден, что вы достаточно умны. Я читал кое-что о ваших делишках и о том, что вы считаете себя современным Робин Гудом. Но ваши методы, молодой человек, противоречат нашей демократической конституции. Цель не оправдывает такие средства. Никто не имеет права единолично вершить суд над людьми. Сохранение наших государственных институтов, нашего образа жизни, основывается на строгом соблюдении законности.

Зиганшин произнес свою краткую речь по всем канонам ораторского искусства. Потом резко заявил:

— Однако ваше предположение, что на работу моего департамента может влиять что-то, кроме интересов нашего государства, оскорбительно и нетерпимо. Я собираюсь доказать вам, что вы несете чушь.

— Согласен.

— Вы приведете ко мне эту девицу, и я докажу вам, что, если ей на самом деле есть что представить компетентным лицам, она с ними встретится.

Я не верил своим ушам.

— Вы на самом деле хотите так поступить?

— Какого черта — хочу? Я так поступлю! Я не прощаю вам вашего поступка, но знаю, как заставить вас замолчать, как остановить те возможные слухи, которые вы захотите пустить о моем департаменте.