Виктор Галданов - Аптечное дело

Я постарался придать своему голосу максимум выразительности и проникновенности. Казалось, голос мой так и будет звучать и звучать, как бесконечный аккорд. Доходили или нет мои слова до разума слушавших его? Во всяком случае они западали им в душу.

Табаков взлохматил волосы и сказал резко:

— Но он занимается преступной деятельностью…

— Бурциевич, — ответил я, — никогда в жизни не совершил ничего преступного. Если он говорит Миркину, что и вы, и ваше изобретение — дрянь и вас нужно остановить, он просто выражает свое мнение. Если что-то с вами происходит и вы остановлены — он доволен. Если он просит Миркина поговорить со мной, попытаться убедить меня забыть о вас и начать работать на «Фармбиопром» — это тоже совершенно законно. Удается — отлично, если же нет, а в результате несчастного случая я погибну, то это рука судьбы, и не более… Подобное уже произошло с Зиганшиным. Я не сомневаюсь, что Бурциевич оставил Миркина наедине с Зиганшиным, чтобы тот попытался убедить бедолагу. Если бы Миркину удалась эта затея — хорошо. Ну а раз Зиганшин так удачно упал в ванной комнате, разбив себе голову… Что же, печальный случай, зато он предотвратил целый ряд неприятных событий.

— Но он пытался убедить вас в том, что я лжец и мошенник!

— Дипломатический маневр, отлично задуманный и проведенный. Кто-нибудь другой на моем месте легко поверил бы его словам. Ну и даже не убеди он меня полностью, согласие работать в «Фармбиопроме» стало бы мне хорошей компенсацией за некоторый разлад с совестью. И уж конечно, после этого я перестал бы беспокоиться о вас и вашей дочери и спал бы спокойно. Но состава преступления во всем этом опять же не было.

Табаков беспомощно покачал головой:

— Этот человек, вероятно, безумен. Его лицемерие просто невероятно.

— Это не лицемерие. И он в здравом уме. Бурциевича просто не интересует, каким именно образом Миркин выполняет его поручения и просьбы. Следовательно, он и не знает ни о чем. Думаю, если бы он захотел, то сумел бы оправдать и методы Миркина, но у него слишком много забот, и легче просто не знать ни о чем лишнем.

Некоторое время мы молчали. Тишина была странной, как и весь наш философский диалог в камере смертников. Вероника вернула нас к реальности:

— А вы не думаете, что Миркин лишь запугивает нас?

— Нет, он абсолютно серьезен, — сказал я мягко. — И давайте не будем сами себя обманывать. Он устроит все, что нужно будет устроить, и свою работу сделает так же чисто, как я делаю свою.

Карие глаза Вероники, которые так охотно вспыхивали в улыбке, были грустны и полны боли.

— Не думайте об этом, — заметил я беззаботно. — Если не это, так они придумали бы что-нибудь другое.

Девушка обвела взглядом комнату:

— Неужели отсюда нет никакого выхода?

— Был бы выход, меня бы не было здесь, — рассмеявшись, сказал я и встал с дивана. — А я вам говорю, друг Вольдемар — не любитель в своем деле.

Я увидел, что и в этой комнате, как и в другой, было отверстие под самым потолком. Я пододвинул стул и заглянул внутрь. Снаружи оно было забрано тяжелой чугунной решеткой. Очевидно, убежище было построено с той стороны холма, которая спускалась к реке, а отверстие выходило в вентиляционную трубу, проложенную в холме, и обеспечивало естественный доступ воздуха. Решетка была укреплена в бетонное основание. Я лишь взглянул на все это сооружение и пожал плечами.

— Почему бы вам не сказать, что вы принимаете предложение Бурциевича? — спросил Табаков. — А потом вы смогли бы…

— Неужели вы думаете, они этого не предусмотрели? — ответил я так терпеливо, как мог. — Убежден, что Бурциевич продумал каждое слово своего предложения, ведь он не отказался от него и сейчас, несмотря ни на что. Я не знаю, какие именно гарантии он потребовал бы от меня взамен, — мне самому на ум приходит по крайней мере сотня, — но это не имеет значения. Будьте уверены — эти гарантии сработали бы обязательно.

Я стоял и спокойно смотрел на Табакова, абсолютно уверенный в своих словах.

— Ну это уже не моя проблема, — закончил я.

Девушка села рядом с отцом и взяла его за руку.

— Ты не должен думать обо мне, — сказала она. — Не должен.

— Как же я могу не думать о тебе?

— Ну, а что хорошего, если вас обоих замучают до смерти? — спросил я безжалостно.

Табаков прикрыл глаза.

— Миркин был у меня всю вторую половину дня, — проговорил он хрипло. — Он сказал… Да, если бы речь шла лишь обо мне, я попытался бы… Но Верочка. Я не так силен… Да и какая разница? В любом случае изобретение будет уничтожено. Поэтому зачем?.. — Голос его сорвался. — Я просто не смогу этого вынести, не смогу! Вы понимаете?

— Папа, — умоляюще произнесла девушка.

Взглянув на них, я отвернулся.

На одной из боковых полок рядом с игральными картами лежали блокнот для записи очков и карандаш. Я взял их. На самом верху первой страницы я написал печатными буквами: «Нас могут подслушивать», приписав еще несколько строчек. Потом вырвал страничку и положил блокнот и карандаш на место.

Я вернулся к Константину Табакову и положил ему руку на плечо. Ученый посмотрел на меня. От пережитых испытаний глаза его запали, а лицо осунулось и посерело.

— Кричи не кричи — делу не поможешь, — сказал я и дал ему бумажку со своим посланием.

Вероника попыталась заглянуть через плечо отца и прочесть записку, но я взял ее за руки, мягко отвел в сторону и посмотрел ей в глаза, вложив в свой взгляд всю силу, которой обладал.

— Кое в чем я, конечно, виноват, — сказал я. — Если бы я не вмешался в дело, все вообще могло пойти по-иному,

Тут открылась дверь и вошел Миркин. Он походил на главу правления крупной фирмы, покинувшего на минуту зал заседаний, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Итак? — спросил он.

Я стоял, спокойно раскуривая сигарету.

— Что касается меня, — произнес я без тени эмоций, — ответ остается прежним: проваливай.

— Я говорю то же самое, — твердо сказала Вероника.

— Мне очень жаль. — Слова Миркина прозвучали как соболезнование. Он смотрел на Табакова.

Ученый встал с дивана. Он слегка дрожал, а глаза его горели.

— Я согласен пойти с вами на сделку. Но вы должны поклясться, что, если я выполню все ваши условия, с девочкой ничего не случится.

— Папа!

— Я клянусь, — ответил Миркин.

Ученый сцепил трясущиеся руки:

— Тогда я согласен с вашими условиями.

Миркин внимательно посмотрел на него с удовлетворением делового человека, сумевшего заключить удачный контракт.

— Я дам вам бумагу, чтобы описать всю технологию, — сказал он вполне дружелюбно. — Еще что-нибудь нужно?

Табаков покачал головой:

— Я не смогу описать процесс. Это слишком сложно, да я и не в состоянии сосредоточиться в подобных условиях… Можно все сделать значительно проще. Ведь ваш хозяин сам фармацевт. Привезите меня в лабораторию, и я продемонстрирую ему всю реакцию.