Эллери Куин - Девять месяцев до убийства

Нокс замер в своем кресле. Казалось, он хотел было что-то сказать, но опустил глаза и предпочел промолчать.

— Разумеется, решение проблемы, которое я вам излагаю, — сказал Эллери, улыбаясь, — оставляет многие вопросы открытыми. И они никогда не будут прояснены до конца. Однако мне кажется существенным, что в общем и целом моя теория верна. Удастся ли нам когда-нибудь, к примеру, выяснить причины, заставившие Халькиса решиться на убийство? И в этом случае нам может помочь умение строить логические умозаключения.

Мы знаем, что накануне вечером Гримшо посетил Халькиса один. После этого визита, поздно ночью, Халькис позвонил Вудраффу, своему адвокату, и потребовал составить новое завещание. В сравнении с предшествующим завещанием, единственное изменение касалось назначения нового наследника картинной галереи Халькиса, которая представляет собой немалую ценность. Имя этого нового наследника Халькис держал в строжайшем секрете. Даже адвокату не полагалось знать, кто он. В таком случае, не кажется ли небезосновательным допущение, что это новое завещание было составлено на руку Гримшо или какой-нибудь персоне, предложенной Гримшо? А если знать характер Гримшо и учесть его прошлое, тотчас же можно допустить мысль о шантаже. Нельзя упускать из виду, что когда-то Гримшо был причастен к делам Халькиса. В одном из музеев Чикаго, устроившись сторожем, Гримшо попытался украсть картину — и был осужден. Следовательно, в данном случае предположительный мотив для шантажа угадать не трудно: вероятно, Гримшо что-то знал о темных делишках Халькиса.

Исходя из этого мотива, мы можем восстановить картину и самого преступления. Возможно, нанеся визит в четверг вечером, Гримшо выдвинул какой-то ультиматум. Халькис решил изменить свое завещание в пользу Гримшо или какого-то подставного лица. Может быть, у Халькиса были финансовые трудности и к тому времени не оказалось свободных денег, чтобы откупиться. Однако, поручив своему адвокату изменить завещание, Халькис поразмыслил и решил, что даже ценою такой жертвы не оградит себя от дальнейшего шантажа. Короче: он решил избавиться от Гримшо, чтобы избежать разорения. Впрочем, этот пункт однозначно указывает на то, что Гримшо действовал один, партнера у него не было. Для Халькиса не было бы никакого смысла убивать Гримшо, если б на заднем плане маячил второй шантажист. Так или иначе, а на следующий вечер, то есть в пятницу, Гримшо снова пришел на виллу, чтобы забрать завещание. Он вошел прямо в ловушку, которую Халькис расставил для пего, и был убит. Халькис спрятал труп где-то по соседству, в надежде дождаться удобного случая, чтобы избавиться от него совсем. Но тут вмешалась судьба. Прежде чем

Халькис сумел замести следы своего преступления, его поразил сердечный приступ. Его ослабленный организм не вынес волнений предшествующих дней.

— Да, но… — начал было Сампсон.

Эллери усмехнулся:

— Я уже догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня. Если Халькис умер вскоре после того, как убил Гримшо, кто же тогда после его похорон поместил в гроб труп Гримшо?

Без сомнения, здесь на сцену выходит какой-то третий человек — тот, кто обнаружил труп Гримшо и решил, что гроб Халькиса будет великолепнейшим местом, где его можно спрятать. Почему этот неизвестный гробокопатель не оповестил полицию о своей находке — почему он сплавил ее втихомолку? Потому что хотел от живых и мертвых из дома Халькисов отвратить дальнейшие несчастья и похоронить все это дело в буквальном смысле слова. Частностей мы здесь касаться не будем. Этой третьей личностью, которая великолепнейшим образом вписывается в нашу теорию, является человек, который снял деньги со своего банковского счета и исчез, в тот момент, когда ему приказали постоянно быть в пределах досягаемости. Человек, который уклонился от участия в неожиданной эксгумации, ибо опасался, что его нервы не выдержат такого, и он выдаст себя. Я имею в виду Аллана Чейни, племянника Джорджа Халькиса. — С улыбкой, не свободной от тщеславия, Эллери заключил: — Думаю, господа, что как только мы найдем Чейни, дело будет окончательно раскрыто.

Во второй раз, с тех пор как Эллери начал свой доклад, подал голос инспектор:

— Но кто украл завещание из сейфа? Это был Чейни?

— Скорее всего, нет, — ответил Эллери. — Самый весомый повод для кражи завещания был у Гильберта Слоуна. Он единственный пострадал от его изменения. А кража документа, которую осуществил Слоун, не имела ничего общего с тем преступлением. Впрочем, у нас нет никаких доказательств того, что это сделал Слоун.

Сампсона уже заботило другое.

— Но как вы объясните вечерние визиты в отель к Гримшо — накануне его убийства?

Эллери сделал широкий жест:

— Суета сует и всяческая суета, Сампсон. Они не имеют совершенно никакого значения. Видите ли, Гримшо…

Постучали. На цыпочках вошел детектив Джонсон, неслышно проскользнул к инспектору и шепнул:

— Там, за дверью, мисс Бретт, шеф… Она настаивает, чтобы ее впустили.

— Она хочет видеть меня?

Джонсон сказал извиняющимся тоном:

— Она хотела бы поговорить с мистером Эллери Квином, шеф…

— Впустите ее.

Джонсон открыл дверь, и мужчины встали, приветствуя даму. Сегодня Джоан выглядела особенно экстравагантно, но под глазами у нее были тени, и она слегка пошатывалась, когда переступала через порог.

— Вы хотели бы поговорить с мистером Квином? — сварливо спросил инбйектор. — Как видите, у нас совещание.

— Я думаю, это очень важно, инспектор…

Эллери поспешил вмешаться:

— У нее есть известия от Чейни!

Она покачала головой. Эллери наморщил лоб.

— Простите, мисс Бретт. Позвольте представить вам: мистер Нокс, мистер Сампсон…

Прокурор кивнул, а Нокс заметил:

— Уже имел удовольствие….

Воцарилось неловкое молчание. Эллери предложил даме стул.

— Я не знаю, как это объяснить, — начала Джоан, нервно теребя свои перчатки. — Может, вы посчитаете, что все это просто глупости, мне и самой сейчас кажется невероятным, что я…

Эллери сказал ободряюще:

— Вы обнаружили что-то новое, мисс Бретт? Или вы что-нибудь вспомнили и теперь хотите сообщить нам?

— Да. Я имею в виду… я забыла рассказать кое-что, — она говорила тоненьким детским голоском, который так отличался от ее прежнего, самоуверенного тона, — кое-что о чайных чашках.

— О чайных чашках! — вырвалось у Эллери.

— Вот именно! В тот день, когда я откатила сервировочный столик с посудой от письменного стола в нишу — я припоминаю сейчас — с чашками все обстояло иначе. Вы обнаружили три использованных чашки, когда обследовали посуду… А мне вдруг вспомнилось, что днем после похорон, когда я отодвигала столик в сторону, на нем стояла лишь одна использованная чашка…