Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Вышвырнули нас. Остались мы с ней на причале вдвоем, беспризорные, бесквартирные. У меня деньги были, и предложил я Наде — так ее звали — поехать со мной в Москву. Из жалости предложил. А она согласилась.

В московской квартире мы полгода жили в разных комнатах, как брат и сестра. Заботились друг о друге, говорили добрые слова. Так свыклись, что я скучал, когда она уходила в магазин, а она — когда я по своим делам мотался.

Той ночи никогда не забуду. Вошла она ко мне в комнату, дрожа всем телом.

Я стал счастливым человеком. Работал как одержимый. Стал владельцем большого ресторана. Можете себе представить какого, если я в месяц платил рэкетирам по двадцать пять тысяч долларов.

Недавно удостоился великой чести — был приглашен на прием к боссу, который держит в страхе всю нашу Таганку.

Отказаться было нельзя. На приеме боссу, чтоб заверить его в преданности, вручались дорогие подарки.

Я не святой и далеко не безгрешный. Многое повидал за свои тридцать четыре года. Но то, что я увидел на приеме… Вот вы говорили о звере, который обрел человеческий облик, а я вспомнил одну газетную заметку, в которой сообщалось, что в этом столетии книги маркиза де Сада чуть-чуть уступили по тиражу христианским изданиям. Хоть и произносят слово «садизм» нарицательно, но все ж оно очень популярно в повседневном обиходе.

Так о приеме. Приехал я с опозданием, когда веселье было в разгаре. Парк с красивым особняком за высоким забором. Вокруг овального голубого бассейна расставлены столы с закусками, резные стулья, шезлонги, разноцветные пляжные зонты. Гости уже напились до такой озверелости, точно вырвались на свободу из клеток. Почти все, кроме слуг в белоснежных костюмах, были раздеты. Разнообразие изящных достоинств и старческих уродств поначалу лишь смутило меня. Но дальше… Шагах в десяти от ворот мы вынуждены были обойти первую бесстыжую пару. Рыжая девица с запрокинутой назад головой елозила, стонала, сидя верхом на лежащей поперек тропинки жирной тонконогой образине. У края бассейна всем напоказ, гогоча, слились в одно три едва держащиеся на ногах плоти. Один спереди, другой сзади, а она, зажатая ими, кричала кому-то: «Смотри, какой вкусный сэндвич!.. Смотри!» Я с омерзением отворачивался и снова видел трущиеся в немыслимых позах друг о друга тела. Многие уже валялись поодиночке, отупевшие, пресытившиеся, как пиявки…

Меня подвели к какому-то парню, который развалился голым в кресле, а хрупкая чернявая девочка, стоя на коленях, как кошка ласкала языком то, что уже бессильно свисало у него между ног. Я остановился, как истукан, не зная, что делать, как поступить, только крепче сжал в руке коробочку с подарком — изящным золотым кольцом.

Белоснежный слуга что-то шепнул ему, и тот, грубо оттолкнув чернявую девочку, повернулся ко мне. Я ахнул: это был… мой школьный товарищ, который оставил меня без кондитерской!

— Пришел-таки, — сказал он высокомерно. — Молодец. Хвалю.

Барский тон, наглая поза лишили меня дара речи. Я уж не помню — то ли подумал, то ли тихо выдохнул:

— Пришел.

— Давай мне презент. Я передам. Он сейчас отдыхает.

Я протянул ему коробочку, хотел было повернуться и уйти, но он задержал меня.

— Не сердись, приятель. Вчера я тебя тряхнул, завтра — ты меня. Такова жизнь. Но я свой должок помню. Поэтому хочу тебе предложить выгодное дельце. Очень серьезные люди хотели бы провести вечерок в твоем ресторане. Не возражаешь? Придется тебе закрыть его денька на два, чтобы охрана все проверила. Ну, сам понимаешь. О цене не беспокойся. Сколько скажешь — столько и заплатим. Договорились?

Я механически кивнул в ответ.

— Ну, молодец! А теперь иди, развлекайся!

Высоко подняв руку, он щелкнул пальцами. Подбежали две голые девицы, начали меня раздевать. Я испугался: еще минута, и меня бросят в дерьмо этой скотской вакханалии.

Скривил лицо, как бы прислушиваясь к внутренней боли, прижал ладонь к груди.

— Сердце? — отшатнулась одна из девиц.

— Валокордин… Быстро! — умирающе прошептал я.

Через несколько минут слуга в белом фраке заботливо провожал меня дальней дорогой (вдоль забора, чтобы не видели гости) к воротам, за которыми выстроились машины.

На следующий день двери ресторана украсило объявление «Закрыт на ремонт». Четыре мордоворота вошли в мой кабинет. Главный сказал:

— Будет глобальная проверка твоего помещения и округи. Всем сидеть на кухне. Кто высунет нос — оторвем!

Две ночи и два дня провели на кухне. Наконец пришел главный мордоворот и объявил:

— Вот меню. Начинайте готовить. На двести персон.

Как там шло их гулянье и кто был — я не знаю. Часа в два ночи все затихло. За мной пришли, вывели на улицу, грубо затолкнули в машину и повезли куда-то за город. Привели пред разъяренные очи моего школьного приятеля.

— Ты настучал, гнида?

Я ничего не понимал. А они не объясняли. Подставляли к горящей свече пальцы, тыкали раскаленным шилом в лицо.

— Говори, рябым будешь!

Не унимались. Выжгли шилом на спине матерное слово, волосы сзади, на затылке спалили.

— Говори!

— Говори!

— Говори!

Я дважды терял сознание.

Бросили меня в какую-то каморку. Признаюсь, сильно был я напуган. Но это придало силы. Зубами развязал на руках веревки. Выкарабкался сквозь узенькое окошечко на улицу. А в полдень был уже здесь. Хорошо, успел сообщить Наденьке, чтоб скрылась.

в результате которой два лютых врага сходятся во мнении, что сатиры преследуют прекрасных нимф совсем не в идеальных целях

Третьи сутки Стинг не выходил из общежития. Молчал и его телефон.

Кондауров предполагал, что Стинг начнет метаться в поисках врага или защиты. Ошибся. Пришлось терпеливо ждать. Поздно вечером наконец сообщили:

— Был звонок. «Дедушка, папа просил тебя прийти без внуков». Стинг ответил: «Вы ошиблись».

— Нет, не ошиблись! — азартно вспыхнул Кондауров, услышав сообщение. — Звони мне каждые десять минут.

Часа два Стинг выписывал странные зигзаги. Машина… Метро… Трамвай… Снова машина… Автобус…

«Ишь, как петляет, зверюга! Хорошо, молодец, старайся. Только б ребята не спугнули».

— На Щелковском шоссе сел в машину. Его ждали.

— Проехал Медвежьи озера.

— Приближается к Чкаловскому аэродрому.

— Судя по всему, едут к Киржачу.

Кондауров схватил листок с адресами, который оставил белобрысый помощник. За Киржачом у Черного озера дача Хозяина. Точно! Там!

— Я выезжаю, — ответил он говорившему по телефону, — Буду держать с тобой связь из машины.

Асфальтовая дорога покорно и торопливо ложилась под колеса. Воинственной песней призывно урчал мотор. Цифры в последнем окошечке спидометра мелькали, осыпались, почти не задерживаясь. Глухие лесные туннели владимирских дорог предвещали таинственно волнующие приключения с победным завершением. Его остановили, когда свет фар выхватил из темноты блеснувшую водяную гладь.