Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Ну, милые, очень интеллигентно взяли мы на сквозняк [33] Взять на сквозняк — обмануть с помощью проходной двери. ,— обрадованно встретил их дядюшка Цан.

Олег плюхнулся на переднее сиденье рядом с шофером. Им оказался знакомый Студенту неприметный паренек.

— Стремщики [34] Стремщики — стоящие в стороне на страже. с этой стороны были? — спросил Олег.

Паренек ответил горделиво:

— Наши всех спеленали. В лес уволокли.

— Молодцы! Сигналь отбой!

Фары машины мигнули, осветив желтовато-серые стволы сосен. Справа вдали кратко мелькнул такой же ответный сигнал.

— С Богом! Домой! — скомандовал Олег.

Постепенно Студенту открывалось и то, что могущественное графство настырно, исподтишка теснило со всех сторон возникающие и рассыпающиеся воровские сообщества. Одни лезли в богатый центр города по незнанию, другие рисковали в расчете на крупную добычу, третьи мечтали потешить уязвленную гордыню, четвертые пытались вторгнуться во владения Графа, почувствовав собственную силу. Однако все эти попытки быстро и жестоко пресекались.

И все же Олег, дядюшка Цан с уважением произносили имена наиболее маститых королей воровского мира — Дрозда, Шакала, Лысого, Чубатого. Часто упоминали братьев Гвоздевых — Гвоздь-старший и Гвоздь-младший, которые безнаказанно совершали налеты в городах Московской области. Но однажды не поделили какую-то девчонку и разругались. Старший с тремя надежными медвежатниками [35] Медвежатник — специалист по сейфам. перебрался в Кунцево и начал продуманно раз в полгода брать банки, да так чисто, что милиция, зная, кто вскрывает сейфы, никак не могла доказать их причастность.

Все вынуждены были смириться с тем, что графская вотчина не пускает посторонних. И не потому, что считали себя слабее, — в этом никто и никогда не признавался открыто. Всех страшил, как злой, всевластный и всевидящий Бог страшит верующих, таинственный Граф, которого за все эти годы никто из них не видел в лицо, не знал даже его имени.

На «малинах» в подпитии доверительным шепотом плели о нем цветастые были-небылицы. Не сомневались, что он является прямым потомком графа Калиостро — мазь [36] М а з ь — мошенник высшей марки. из мази всех веков, который приезжал «на гастроли» в Петербург, чтобы слямзить желтуху [37] Слямзить желтуху — украсть золото. из царской казны. Обольстив Екатерину Вторую магическими чарами, Калиостро увез-таки сто возов слитков желтухи в Париж. Так вот, передавали рассказчики, половину этого наследовал нынешний Граф и сейчас прячет в тайниках подвала одного из арбатских домов. Он взял на слам [38] Взять на слам — давать взятки. больших фараонов [39] Фараон — большой чин в милиции. , держит в Марьиной роще целый батальон отставных офицеров — зарплата у каждого больше трех генеральских. И еще, всех поражающее: Граф перенял у своего предка колдовские секреты, он может стать невидимкой, превратиться в женщину или пса, заставить тебя раздеться догола, и ты спокойненько пойдешь по улице, будто в штанах…

Такие истории передавались из одной «малины» в другую как точные, проверенные, непременно завершаясь неистовой клятвой: «Падло буду, чтоб век свободы не видать». Сами себя успокаивали этими байками, верили — ни им, ни их паханам не совладать с проклятым Графом!

На этот раз сам дядюшка Цан разыскал Студента ранним сумеречным утром на Краснопресненской квартире.

— Беда! Олег пропал.

Они мчались на машине по еще пустынным улицам к Рублевскому шоссе. У железной ограды Филевского парка дядюшка Цан притормозил. В машину тут же вскочил Граф.

— Кто? — спросил коротко вместо приветствия.

Дядюшка Цан, не отрывая взгляда от дороги, сказал уверенно:

— Младший Гвоздь. Кто-то подсыпал Олегу снотворное.

Граф яростно стукнул кулаком о ладонь. Таким агрессивным и решительным Студент его еще не видел.

Миновав высокие каменные заборы Жуковки, за которыми прятались схожие с рыцарскими замками дачи кремлевских руководителей, дядюшка Цан свернул в лес и остановился у сине-белого, украшенного резьбой теремка, окруженного стройным штакетником. Сквозь деревья уже пробивались солнечные лучи, а в окнах теремка горел свет.

Большую часть места в комнате, куда они вошли вдвоем — дядюшка Цан остался во дворе, — занимала квадратная кровать, по краям — тумбочки с лампами под ситцевыми абажурами. В уголке — два кресла, круглый столик с кипой газет.

Студент поднял голову и обомлел: справа на фоне кремовых обоев прямоугольной стены светилось белое обнаженное женское тело. Он сразу узнал ее — Леонелла! Два огромных гвоздя были вбиты в ее груди.

Вся она сникла, обвисла, утратив гордую осанку. Руки чуть заметно безвольно покачивались. Каштановые волосы, ниспадавшие волнами с обреченно поникшей головы на левое плечо, на руку, до мягкого изгиба бедра, казались безжизненно кукольными. Но почему-то чудилась Студенту еще живая женщина, крикни сейчас: «Леонелла!» — и она поднимет голову, смеряет его кокетливо любопытствующим взглядом. Прекрасное тело ее было свежим, ласковым, не остывшим от желания.

— Звери! — услышал он злобный, как рычание, голос Графа. — Они не имеют права на жизнь… Не имеют…

Сзади подошел дядюшка Цан.

— Да, это Гвоздь. Он говорит: верните ценности — верну Олега.

— Когда вернет Олега, тогда и будем говорить о ценностях, — раздраженно ответил Граф и повернулся, чтобы уйти, но у двери задержался, добавил веско: — Эта забуревшая [40] Забуреть — зазнаться, возгордиться. гнида головой заплатит за Леонеллу…

Первый раз Студент услышал от него жаргонное словечко.

В графстве о Гвозде-младшем отзывались с презрением. Он был хитер, злобен и жаден. Носился по Подмосковью, как волк со своей стаей, хватал все, что встречалось на пути. Почти все забирал себе, оставляя своей стае крохи на пропитание. Озверевшие от легких успехов и озлобленные от малой доли, его подручные постоянно грызлись между собой, пуская в ход кулаки, ножи, веревочные петли. Втайне (и об этом догадывались многие) Гвоздь мечтал потеснить Графа, помериться с ним силой и захватить в конце концов его «урожайные поля». И вот осмелился…

Всю остальную часть дня Студент просидел в зазеркальной комнате, наблюдая, как Граф что-то нервно пишет, черкает, комкает исписанные листы, ожидая вестей от дядюшки Цана.

Тот вернулся не один — с Олегом, сразу попавшим в объятия Графа. Не сдержался и Студент, выбежал к ним, прижался щекой к Олеговой щеке.

— Позже оправдываться будете, великий стратег, — не скрывая радости, сказал Граф с легкой издевкой. Но тут же брови его сурово сдвинулись, придав лицу озабоченно-деловое выражение. Он достал из шкафчика бутылку коньяка, разлил по четырем высоким рюмкам. — В память о нашем верном друге. За Леонеллу!