Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Что ж, вы, по крайней мере, действительно откровенны, — ласково протянул Юрлов. — Спасибо, что не стали лгать и изворачиваться, хотя, разумеется, подозрений с вас это не снимает.

— Подозрений? — несколько недоуменно переспросил я. — А разве г-н Кубацкий не стал главным подозреваемым, особенно после нашедшегося портсигара?

— Да бог с ним, с портсигаром, — отмахнулся Юрлов. — Вы что же, не понимаете, что портсигар намеренно выкраден и подкинут кем-то, чтобы отвлечь следствие на персону Вадима Викентьевича — весьма, надо сказать, колоритную? Тут вам все — цинизм, макьявеллиевщина всякая, презрение ко всем, не исключая собственную невесту… Просто бери его хоть сейчас да и сажай!

— Не понимаю я вас, Михаил Яковлевич. А зачем же вы его под арест посадили?

— А затем, сударь мой, — хитро прищурился на меня Юрлов, — чтобы настоящий убийца вздохнул с облегчением да и сотворил какую-нибудь оплошность, а я его на этом и возьму!

— Ловко придумано! — искренне похвалил я отставного следователя. — Да только что ж вы мне-то все свои секреты поведали — я ведь тоже у вас на подозрении…

— Совершеннейшая правда, — серьезно подтвердил Михайло Яковлевич. — Ну и что с того, коли узнали вы, что Кубацкого я невиновным считаю? Во-первых, невиновность Вадима Викентьевича — всего лишь предположение на сей час, а предположение может измениться под воздействием новых фактов или обстоятельств, а во-вторых, если даже убийца и вы, то, зная, что круг подозреваемых я сузил, непременно себя выдадите! Нервничать начнете и выдадите! Это уж, вы мне поверьте, всегда так происходит, — он изучающе смотрел на меня, ни на секунду не оставляя без контроля ни единого мимического движения. — Преступник — он как хищный зверь — затаивается, но когда на след его выходят да облаву с собачками устраивают, он либо удирать кидается, либо на охотников во всей своей звериной красе выходит — и тут уж надо не оплошать, ибо бой этот для него — наверняка последний, и он это знает.

— Тетрадочку-то прочитали? — перебил я Юрлова, несколько покоробленный столь откровенным сравнением. — Наверняка ведь покойная по причине диковатости своей должна была довериться хотя бы дневнику.

— Не до конца, голуба, — по-прежнему не сводя с меня глаз (что за отвратительная привычка!), пропел Михайло Яковлевич. — Но кое-что уже знаю, и хоть госпожа Шмиль и на бумаге осталась верна своему скрытному характеру, некоторые намеки следствию дала. Я же их либо проверять стану в самом ближайшем времени, либо что-то уже проверил… Вы вот еще почивать изволили, а ко мне из деревни уже повитуху приводили!

— Повитуху? — поразился я внезапной догадке. — Уж не…

— Истинная правда, — с довольным видом кивнул Юрлов, смежив, наконец-то, морщинистые веки. — И знаете, что выяснить удалось? Девица Шмиль, оказывается, таковою в действительности не являлась и, более того, была на третьем месяце беременности! Как вам такой поворотец?

Искренне потрясенный, я на какую-то минуту потерял самообладание и, подойдя к окну, распахнул его и закурил, чего никогда себе ранее в помещении не позволял. Сколько еще предстоит нам узнать нового об убитой? Какие еще тайны хранит тело, лежащее сейчас во флигеле управляющего? Я представил себе Юрлова, наблюдающего за обнаженным трупом покойной красавицы и руками повитухи… Интересно, с каким видом он стоял там и что за мысли витали в этой странной, непонятной для меня голове? Успокоившись, я заметил несколько удивленный взгляд старика и, приняв свой обычный безмятежный вид, снова полуулегся на кровать.

— Что ж вас так разволновало? — насмешливо спросил Юрлов.

— Только одно, — ответил я. — Весьма вероятно, что отец ребенка и есть убийца. Других причин убивать Анну Шмиль я не вижу.

— Отдаю должное вашей проницательности! — одобрительно хмыкнул Михайло Яковлевич, потерев руками словно перед трапезой. — А теперь позвольте задать вам вопрос: не замечали ли вы покойную в обществе Кубацкого, Скальцова или отца Ксенофонта?

— Господин следователь, по логике событий и к своей пользе, я сейчас должен был бы вам ответить: да, мол, я несколько раз видел Анну Шмиль беседующей о чем-то с Кубацким, видел ее, дающей пощечину святому отцу, и однажды лицезрел валяющегося в ее ногах г-на Скальцова… Но я — человек чести и не могу лгать ради одного только снятия с себя подозрений, а потому отвечу так: к сожалению, я ни разу за все лето не видел Анну в обществе этих господ! Единственно только… — замялся я.

— Так-так… — подался Юрлов вперед еще более прежнего, почти зависнув в воздухе и рискуя вообще скатиться с кресла.

— …Я боюсь показаться необъективным, это всего лишь, так сказать, наблюдения стороннего лица, но мне казалось, что отец Ксенофонт и Сергей Диомидович… как бы выразиться поделикатнее… несколько неравнодушно посматривали на покойную.

— А Кубацкий?

— Что до Вадима Викентьевича, то, боюсь, он вообще либо демонстративно не замечал ее, либо попросту не знал об ее существовании.

— Я правильно вас понял — вы изволили выразиться «демонстративно»? — с хваткой бульдога вцепился в меня Юрлов. — Да как же возможно было не заметить такую красавицу и тем более не знать о ней? Господин Кубацкий производит впечатление натуры, искушенной по части женщин и знающей в этом вопросе толк, весьма сомневаюсь, чтобы он мог пройти мимо нее… Может, это была лишь игра с его стороны?

— Господин бывший следователь! — начал я терять терпение. — Позвольте вам заметить, что я — дворянин, и мне не пристало, хотя бы и со скуки, следить за обитателями имения, а тем более — за простолюдинкой, будь она хоть боттичеллиевской Мадонной! Все, что я мог вам ответить — я ответил, более не имею сообщить ничего и прошу закончить этот бесконечный допрос.

— Да за что же вы осерчали на старика? — примирительно растянулся в обезоруживающей улыбке Юрлов. — Неужто ж не понимаете, что произошло убийство, — дело нешуточное… Коли князь попросил помочь, так я и помогаю по мере скромных своих возможностей, а сердиться на меня не надо, голубчик, ни к чему это… Давайте-ка мы вместе с вами спустимся да позавтракаем, да по рюмочке ликерчика выпьем, — и он открыто протянул мне мягкую, теплую свою ладонь, которую я, сразу оттаяв, и пожал.

Внизу завтракать почти уж закончили — за столом сидели, тихо о чем-то переговариваясь, только Кубацкий и Скальцов. Встретив нас с неприязненными лицами, оба, словно сговорившись, замолчали, демонстративно уставившись в пустые тарелки. Удобно устроившись, Юрлов попросил прислугу принести ему двойную порцию яичницы и чаю, откинулся на спинку и, с усмешкою оглядев обоих, сладко зевнул в кулачок. Вадим Викентьевич нервно отбил барабанную дробь по скатерти и, осклабившись, поинтересовался: