Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Павел Владимирович! — повысил голос Юрлов, не без удовольствия, впрочем, наблюдая за сменой краски на лице Скальцова: из пунцово-красного оно сделалось белее бумаги. — Оставим гвардейские замашки, мы здесь не в столичном клубе! Думаю, нам достаточно одного трупа! А Сергей Диомидович, уверен, незамедлительно принесет вам свои извинения за столь необдуманные слова! Так ведь, Сергей Диомидович? Вы ведь не относите себя к красавцам-гвардионусам, что за один косой взгляд охотно встают к барьеру? А?

На Скальцова было смешно и жалко смотреть. Поняв, что он явно перегнул палку, Сергей Диомидович поднял на меня бегающие глазки и, насильственно улыбаясь, выдавил:

— Прошу извинить, Павел Владимирович, — виноват, не сдержался!

Благодушно усмехнувшись, я с некоторым разочарованием закончил спектакль в назидательном тоне, не удержавшись, правда, от ехидства:

— Впредь, сударь, я бы попросил вас следить за выражениями! Если в кругу вашего общения такие слова, возможно, и приняты, то я не стану более выслушивать подобного!

Закончив, я откланялся и вышел на веранду. Водный катаклизм и не думал заканчиваться, перейдя в следующую фазу: дождь из беспрерывного сделался более редким, зато каждая его капля, кажется, была не менее виноградины. Одна из них, сорвавшись со стрешни, упала мне за шиворот, заставив съежиться и перейти в более безопасное место. Закурив, я еще раз припомнил давешнее свое поведение и довольно хмыкнул: определенно, я был на высоте, заставив этого индюка Скальцова выйти из себя и ловко водворив его на подобающее ему место, а также заняв освободившуюся после развенчания ставшего в одночасье нелепым Кубацкого вакансию светского льва. Жалко, что этого не видела моя кузина, — думаю, после сегодняшнего разговора едва ли ее желание непременно выскочить замуж за этого dandy оставалось по-прежнему столь же пылким! Кстати, было бы недурно узнать, о чем его станет выспрашивать Юрлов! Щелчком откинув немедленно, еще на лету, погасшую папиросу, я решительно направился назад, озаренный внезапно пришедшей мне в голову идеей.

В гостиной было уже пусто, только из дальних комнат слышались недовольный голос князя, отчитывавшего за какую-то провинность старика Василия, и вторивший ему дискант Авдотьи Михайловны, как всегда, принявшей сторону мужа. Поднявшись к себе, я заперся на ключ, подойдя к балконной двери, тихо отпер защелку и, накинув плащ, вышел наружу. Дело в том, что комната Кубацкого находилась рядом с моей и соединялась с нею общим балконом, проходившим по всему фасаду. Подкравшись к окну, я замер и вслушался. Несмотря на барабанную дробь, выбивавшуюся дождем по козырьку, сквозь приоткрытую форточку можно было кое-что услышать. Оглядевшись, я убедился, что на дворе, слава богу, нет ни души, а то, право, наверное, я бы имел перед случайным свидетелем несколько бледный вид, и, весь обратившись в слух, замер.

Допрос был в самом разгаре, и, вероятно, уместнее будет его передать в форме диалога, так как ни собеседников, ни их лиц я все равно не видел.

Кубацкий: — …чтобы это оставалось между нами.

Юрлов: — Не могу вам этого обещать наверняка, все зависит от того, в какой роли вы окажетесь в итоге!

Кубацкий: — Да, но от моего признания может весьма и весьма пострадать моя репутация — как деловая, так и… Я не уверен, что Аркадий Матвеевич да и Дарья Аркадьевна правильно могут истолковать мои поступки!

Юрлов: — Сударь вы мой, да о какой репутации вы говорите, коли сама ваша дальнейшая жизнь висит на волоске, и от того, как вы себя поведете, зависит столько, что даже не хочу о том говорить, — вы не ребенок!

Кубацкий: — Хорошо, но я все же вынужден просить вас по возможности сохранить тайну исповеди…

Юрлов: — Повторюсь, Вадим Викентьевич, не путайте меня с отцом Ксенофонтом, исповедываться вам раньше надо было! Итак, прошу вас!

Кубацкий, наверное, перешел совсем на шепот, ибо в течение нескольких минут, как ни вслушивался, я не разобрал ни слова, кроме беспрерывного невнятного бормотания — так клокочет закипевшая вода в кастрюле. Наконец Кубацкий, видно, распалился от своего собственного повествования и, потеряв контроль над собою, перешел на прежний тон, уже доступный для понимания.

Кубацкий: — …клянусь вам, она была самая настоящая нимфоманка! Я поначалу пытался никак не реагировать на нее, но она раз от раза становилась все настойчивее. Правда, чего греха таить, я тоже поддался ее своеобразному очарованию и манерам, и, уверяю вас, мало кто смог бы устоять против такого… острого набора!

Юрлов: — Вы хотите сказать, что она вас соблазнила?

Кубацкий: — Не совсем так, с моей стороны, определенно, тоже делались… м-м… некоторые шаги, но когда это случилось, я уже не в силах был противостоять ни ее все возрастающей требовательности, ни своей страсти. Причем уже в июле я почти раскаялся в содеянном, более того, начал испытывать адские муки: с одной стороны, благоразумие и осторожность подсказывали мне, что эту канитель необходимо закончить, и чем скорее, тем будет лучше для нас обоих, но с другой — как только я не видел ее хотя бы неделю, меня начинало со страшной силой тянуть к ней.

Юрлов: — И где обычно происходили ваши свидания?

Кубацкий: — В заброшенной сторожке лесника — в версте отсюда.

Юрлов: — Понятно. А скажите-ка, Вадим Викентьевич, вы знали, что Анна беременна?

Кубацкий: — Не только не знал, но и даже не догадывался. Кстати, могу вам доложить один любопытный факт: к моменту нашего первого… свидания она не была девственна!

Юрлов: — Вот как? И вас это не насторожило?

Кубацкий: — Честно говоря, нет! Я даже с некоторым облегчением тогда воспринял это. Знаете…

Юрлов: — Не знаю!

Кубацкий: — Извините. Просто мужчине в моем возрасте и положении гораздо проще… иметь связь со зрелой женщиной, чем с невинным созданием, от которого после не знаешь, чего ожидать! Скажу больше — я немало встречал в годы молодости искушенных особ, но она буквально всякий раз поражала меня свой откровенностью, ненасытностью и каким-то бесстыдством!

Юрлов: — Даже так? Тогда позвольте полюбопытствовать, Вадим Викентьевич: я так понял, что ваши частые визиты в Медынское, в основном, связаны с личностью покойной, а вовсе не с интересом к Дарье Аркадьевне?

Кубацкий: — Вы совершенно правы. Я, конечно, питаю к Дарье Аркадьевне и к Аркадию Матвеевичу симпатию, но не до такой степени, чтобы связываться узами брака. Да вы посмотрите на нее — разве это возможно? Да я либо на следующий день привяжу ее к креслу и заткну рот кляпом, либо сбегу за границу — от греха подальше!

Юрлов: — Откровенно… и цинично! Бедное семейство Кашиных — они-то в вас видели жениха Дарьи Аркадьевны! А, кстати, вы собирались просветить их относительно своих истинных намерений, или же так могло продолжаться до… даже не знаю, до чего?