Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– Что за чушь, – буркнул Бекстрём и покачал головой. – Соседи обливают Эрикссона дерьмом по той простой причине, что он был исключительным ублюдком, а в довершение всего его псина могла любого закусать до смерти. Неужели это трудно понять?

– Я согласна с тобой, Бекстрём, – сказала Анника Карлссон. – По мне, речь идет о трех вещах. Во-первых, об Эрикссоне и его подозрительных аферах. Во-вторых, о том, что Окаре, Гарсия Гомез и фон Комер каким-то образом оказались причастными к ним. В-третьих, нам надо найти двух других, сидевших и болтавших с Эрикссоном, когда события приняли неприятный оборот около половины десятого вечера. Есть какая-то связь между человеком на диване, человеком с носовым платком и тремя другими, и если мы найдем ее, все встанет на свои места.

– Приятно слышать, – сказал Бекстрём и на всякий случай посмотрел на часы. – В качестве маленькой награды за те идеи, которые вы сейчас высказали, можете отдыхать и разминать суставы целых пятнадцать минут. А потом мы все, сидящие здесь, наконец познакомимся с последними открытиями судебной медицины.

В здании полиции Сольны судмедэксперта, отвечавшего за исследование тела адвоката Томаса Эрикссона, полицейские в разговорах между собой обычно вспоминали по фамилии, очень хорошо подходившей для прозвища, пусть оно никак не соответствовало его внешности, и профессиональному отношению к делу. Доктор Лидберг [8]был маленького роста, худой и плешивый, и, берясь за очередную работу, он всегда выполнял ее так внимательно и скрупулезно, что после него не оставалось уже никаких белых пятен. Кроме того, он обладал педагогическим даром и умел на обычном шведском доходчиво объяснить полицейским и другим непрофессионалам, до чего, собственно, дошел.

В этот день он вдобавок привел с собой солидное подкрепление. Женщину-профессора, шефа отделения судебной медицины Линчёпинга, признанного во всем мире авторитета в части повреждений, нанесенных тупыми предметами и в результате других насильственных действий, вроде обычных ударов руками и ногами. Она была среднего возраста, маленького роста и почти квадратная, а поскольку носила более простую фамилию Ханссон, полицейский юмор обошел дамочку стороной в отличие от ее коллеги Лидберга.

После обязательного бормотания и перелистывания своих бумаг Лидберг для начала извинился за задержку с заключением. К причине этого он как раз собирался перейти, а что касается самого документа, попросил своего секретаря официально переслать его им по электронной почте, как только закончит устный доклад. Он сам и его уважаемая коллега предпочитали именно такой порядок, когда речь шла о насилии в отношении адвоката Эрикссона, поскольку с точки зрения судебной медицины его случай выглядел крайне своеобразным.

– Если я сейчас начну с повреждений на голове и шее Эрикссона, то они возникли в два этапа. Во-первых, до его кончины около десяти часов вечера. И во-вторых, позднее ночью, когда он уже был мертв несколько часов и трупное окоченение успело охватить его тело, – констатировал доктор Лидберг с осторожным покашливанием.

Как раз данный отрезок забрал себе большую часть времени. Сложная головоломка, которую требовалось решить, исходя из формы ран, отдельных обломков костей разного размера, трещин разной длины, повреждений, наслаивавшихся друг на друга, изучив и оценив их в совокупности с кровоподтеками, припухлостями, царапинами и обычными синяками. Чтобы сейчас объяснить все это на обычном шведском.

– К сожалению, открывшаяся нам истина также подразумевает определенную проблему в юридическом плане, – сказал доктор Лидберг и вздохнул. – Если же говорить о повреждениях, возникших, когда он уже был мертв, они масштабные. Проще говоря, ему раскроили череп с помощью круглого, деревянного предмета диаметром порядка десяти сантиметров, предположительно бейсбольной битой старой модели или так называемой дубиной, напоминающей ее по внешнему виду. Всего речь идет где-то о десятке ударов.

– Извини, но какую сложность юридического характера ты имел в виду? – спросила Лиза Ламм и дружелюбно улыбнулась.

– Насилие, которому он подвергся еще при жизни, с большой долей вероятности, а по данному пункту я и моя уважаемая коллега согласны целиком и полностью, свелось к двум или, возможно, трем ударам кулаком.

– Я, конечно, могу показаться бестолковой, – Лиза Ламм улыбнулась еще дружелюбней, – но мне по-прежнему не понятно…

– Проблема в том, что те удары не могли убить его, – вмешалась профессор Ханссон, вперив взгляд в прокурора. – Один приходится по носу, и еще один по правой щеке. Перелом костей носа и сильное кровотечение из него. Приличный синяк под глазом, ожидавший его через несколько часов, если бы он еще был жив, но все происходит иначе – он умирает самое большее через полчаса. Вот и все, а от такого насилия он просто не мог умереть, – подвела итог дамочка, считавшаяся мировым светилом по части как раз таких причин человеческой смерти.

– Отчего же он умер тогда? – спросила Лиза Ламм, до которой, судя по ее виду, внезапно дошло, на какую проблему юридического толка намекают эскулапы.

– Адвокат Эрикссон умер от инфаркта, – ответил доктор Лидберг и снова глубоко вздохнул.

«О чем, черт возьми, говорит этот идиот? Какой инфаркт? Он ведь был слишком хилый просто-напросто», – мысленно возмутился Бекстрём.

Слово взяла профессор Ханссон. Один удар кулаком по носу, перелом его костей и сильное кровотечение из него, но от подобного не умирают. Удар по правой щеке, приличная гематома, но даже ни о какой потере сознания не шла речь. Кроме того, еще одно повреждение. Перелом правого запястья, возникший в результате того, что кто-то, схватив адвоката за руку, скрутил ему кисть наружу и одновременно дернул вниз. Наверняка очень сильная боль, но тоже никак не причина смерти.

Эрикссон умер от обширного инфаркта, случившегося немного позже. Наличие у него проблем с сердцем подтверждает его медицинская карта. Впервые их диагностировали десять лет назад. Врач предложил ему обычное лечение, но как слишком часто случалось со многими больными-сердечниками до него, он пренебрежительно относился и к нему, и к своему образу жизни вообще. Пил слишком много, ел жирное, гулял очень мало, работал чересчур много, нервничал больше, чем его организм мог вынести.

Поэтому за три года до того, как он умер, у него случился первый инфаркт прямо во время судебного разбирательства. Он попал в отделение скорой помощи Каролинской больницы и оставался там несколько дней. Тогда же его тщательно обследовали и констатировали, что, судя по симптомам, он является типичным пациентом-сердечником. Однако, восстановившись, он продолжил вести тот же убийственный для него образ жизни.