Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

Он протянул мне руку, я подал свою. Затем Семеняка прыжком подскочил к Царегородцевой, выхватил из ее рук сумку и почти побежал к стоящей неподалеку «Волге».

— Прошу вас садится. Понимаю, вы привыкли к другим автомобилям. Но у нас все проще.

Семеняка распахнул перед Царегородцевой заднюю дверцу, а сам сел спереди. Мне ничего не оставалось сделать, как занять место рядом с женщиной.

Машина тронулась.

— Гостиница, конечно, не Шератон, но самая лучшая в городе, — говорил Семеняка. — Так что не обессудьте, сделали все, что могли. Я специально к вашему приезду просил чтобы там прибрали, какую смогли сменили бы мебель. Я как вошел в номер, сразу же обомлел: такой старины давно не видел, прямо антиквариат — засмеялся он.

— Не надо было ничего делать, Александр Тихонович, — отозвалась Царегородцева, мы сюда прилетели исключительно по делу.

— Конечно, по делу, но жить всегда приятней в хороших условиях. Разве не так?

Ни я, ни она не сочли необходимым отвечать на столь очевидный вопрос.

Мы въехали в город. Он почти не освещался и в этот поздний час было трудно что-то рассмотреть. Да я, признаться, особенно и не старался, мне было просто не до того. Своим бедром я ощущал бедро своей соседки, причем, она вовсе не старалась отодвинуться от меня. И эти волшебные ощущения поглощали все мое внимание.

— А вот и приехали! — радостно провозгласил, словно большую новость, Семеняка.

Сожалея, что путь оказался столь коротким, я вздохнул. Я бы не отказался проехаться таким образом еще час.

Гостиница оказалась обшарпанной, как снаружи, так и изнутри. Зато формальности благодаря Семеняки были сведены к минимуму. Мы лишь показали паспорта и сразу же получили ключи. Я заметил, что наши номера с Царегородцевой оказались рядом.

В сопровождение Семеняки мы поднялись по лестнице на третий этаж. Каждый из нас двоих остановился возле своего номера. Одновременно мы посмотрели друг на друга и вошли к себе.

Не знаю, действительно ли к нашему вселению в номерах заменили мебель, но она действительно была, как выразился Семеняка, антикварная. В кресло даже было страшно садиться, казалось, что она тут же развалится под тяжестью тела.

Ко мне заглянул Семеняка. Окинув все внимательным взглядом, он глубоко вздохнул.

— Да, впечатление, конечно, тяжелое. Пойду сейчас еще поговорю с ними. Может быть, найдут они в своих закромах что-нибудь приличное.

— Не надо, — остановил я его, — сойдет и так.

— Вот и Марина Анатольевна не хочет, чтобы я говорил бы на эту тему. Просто стыдно за наш город. Такая бедность, даже негде принять гостей. Но ничего, завтра я постараюсь исправить ваше впечатление. Вечером приглашаю вас и прекрасную Марину Анатольевну на прием к себе домой. У меня женушка — хозяйка лучше не бывает. А какие ваши планы на утро?

— Во-первых, нам надо с вами обсудить массу вопросов, во-вторых, хотел бы побывать на комбинате. Это возможно?

— Для вас в этом городе нет ничего невозможного, — засмеялся в какой уже раз Семеняка. — Ну не буду больше утомлять вас своим обществом, мне жена говорит, что я имею свойство быстро надоедать людям. Да я и сам знаю про эти свои способности. Только одно не пойму: как я еще не надоел своей жене? Для меня это настоящая загадка.

— Наверное, у нее целое море терпения, — предположил я.

Семеняка громко и от души захохотал.

— А вы мне очень нравитесь, Леонид Валерьевич. Ну, все. Исчезаю, как ветер в лесу.

Я остался один. И сразу же на меня навалилось, словно скатившийся с гор камень, одиночество. Но не потому, что я был в номере один, а потому. что за стеной находилась Царегородцева. И я не знал, как преодолеть эту, казалось бы такую тонкую, преграду.

Пока я распаковывался, умывался, то все время думал об одном: какой бы найти предлог, чтобы пойти к своей соседке? В конце концов, почему я просто не могу постучаться к ней и предложить спуститься в ресторан и выпить там по бокалу вина или другого любого напитка из из, что там имеются. На первом этаже я видел какое-то заведение.

Я надел новую рубашку и вышел в коридор. Когда я стучал в дверь, то отчетливо слышал, как в такт этому стуку колотится мое сердце.

Царегородцева открыла мне не сразу. Она была в том же самом костюме, что и в самолете.

— Я подумал, что если вы не очень устали, мы могли бы с вами где-нибудь посидеть и поговорить, — произнес я заранее заготовленную фразу.

Она молча смотрела на меня.

— Зачем нам куда-то идти. Бутылка вина, я так полагаю, есть в вашем чемодане. Мы можем посидеть в моем номере.

— Конечно, — обрадовался я, словно бы сорвал банк. Хотя в каком-то смысле так оно и было. — Я сейчас принесу вино.

Номер Царегородцевой, как брат близнец, был похож на мой. Даже мебель та же. Мы расположилась в креслах за столом напротив друг друга.

— С вашего позволения я разливаю вино, — сказал я. Она ничего не ответила, даже не кивнула головой. Ее поведение не внушало мне большого оптимизма. — Выпьем за успех нашей миссии, — предложил я.

Царегородцева взяла стакан, и, не чокаясь, выпила.

— Вы что-нибудь решили на счет вашей дочери? — спросил я.

— Да. Я последую вашему совету, через пару дней она уедет за границу. А пока я отправила ее к родственнице в другой город. Это не далеко от Москвы.

— Больше вам не угрожали?

— Нет. Но это всего лишь пауза. Они меня не оставят в покое. Я это чувствую. Налейте еще вина.

Я моментально исполнил ее просьбу. Внезапно я решился задать вопрос, который возник уже давно.

— Вы знали моего предшественника, Евгения?

Царегородцева взяла стакан и выпила. Затем достала сигарету и так быстро закурила, что я не успел поднести огонек своей зажигалки к ее тонкому кончику.

— Это имеет какое-то значение? — спросила она.

— Может быть. Он погиб вскоре после того, как побывал в вашем кабинете.

Она внимательно смотрела на меня сквозь густую вуаль дыма.

— Вы считаете, что я виновата в его смерти?

— Нет, — поспешно произнес я. — Просто такое странное совпадение.

— А откуда вам известно про это совпадение?

Теперь почувствовал затруднение с ответом я.

— Можете не говорить, вам сказала об этом Ольга. Ведь так? Не утруждайте себя ответом. Вот только сделала она это напрасно.

— Почему?

— А что, собственно, для вас это меняет?

— Многое.

Царегородцева покачала головой.

— Напрасно вы лезете в дела, которые не имеют к вам прямого отношения.

— Никогда заранее неизвестно, какие дела имеют к тебе прямое отношение. А если однажды со мной случится тоже самое, что и с ним. Не знаю как вам, а мне бы не хотелось. А что он вам говорил тогда?

Царегородцева затушила одну сигарету и тут же взялась за другую.

— Я не помню, это был какой-то малозначительный разговор.