Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

Старик снова пригубил бокал и поставил на журнальный столик, стоящий между диваном и креслом, на котором сидел Сидоров.

— Мне выпивать нельзя совсем, — сообщил он. — врачи запретили даже нюхать. А ты себе ещё налей.

— Пожалуй, я тоже не буду. С утра пить не в моих привычках.

— Похвально. Хорошая привычка… Тебя, наверное, интересует причина наших таких… натянутых отношений с дочерью?

Сидоров промолчал, не ответил ни да, ни нет.

Конечно, его интересовало всё, связанное с бывшей женой, но он понимал: то, что предлагал рассказать Самсонов, было личным, очень личным, такое не рассказывают каждому встречному и поперечному. Поэтому он не мог сказать «да». Но Сидоров не считал себя каждым, и видел: старик сам хочет ему рассказать всё. Может, Андрей Валентинович желал облегчить душу, а может, признал его, Сидорова, близким и родным, которому можно рассказать о своей беде. Поэтому Сидоров не сказал «нет».

Самсонов откинулся на спинку дивана и снова закрыл глаза.

— Причина проста и тривиальна, — начал он рассказ, — такое встречается часто, гораздо чаще, чем об этом рассказывает в своём телешоу Андрей Малахов…

Сидорову ничего не сказало это имя, он и раньше не считал телевизионный ящик источником полезной информации и очень редко смотрел телепередачи, а последние пять лет и телевизора-то в глаза не видел. Но он не перебивал старика, слушал внимательно.

…Катерина росла без матери. Первая жена Самсонова, черноокая и статная красавица Серафима Наумовна, умерла, дав жизнь дочери, но не найдя сил, чтобы выжить самой. У маленькой Кати была нянька, пожилая женщина, соседка Самсоновых по коммунальной квартире. Отец не мог много времени уделять дочери, в силу постоянных разъездов по стране в поисках новых месторождений нефти, а когда стал директором одного из предприятий нефтедобывающего комплекса в Западной Сибири, то и вовсе стал появляться в родном городе не больше одного-двух раз в году.

Катя очень любила отца. За неимением мамы, всю свою дочернюю любовь она дарила ему. За двоих. Няня была доброй женщиной, даже излишне доброй, она баловала Катю и позволяла ей гораздо больше, чем позволила бы родная мать. Катя к ней неплохо относилась, но… Но няня, это всего лишь няня — чужой человек. А отец…

Как же Катя ждала его приездов! Каждое утро, едва проснувшись, она спрашивала у няни:

— А папа приехал?

И когда няня говорила ей, что папа должен приехать тогда-то и тогда-то, через столько-то и столько-то дней, она сильно расстраивалась и принималась считать дни, хотя считать пока умела только до десяти. Катя загибала пальчики, и когда все десять пальцев сжимались в два маленьких кулачка, а считать надо было ещё и ещё, она начинала плакать.

Ей не в радость становились игрушки и книжки-раскраски. Она плакала от одиночества, несмотря на то, что няня всегда была рядом, и от несправедливости. От чудовищной несправедливости. Няня успокаивала девочку, как могла. Через некоторое время Катюша переставала плакать, и няня думала, что подопечная смирялась со своей долей. А Катя каждый вечер, ложась спать, думала, что няня ошиблась, и что папа завтра утром обязательно приедет.

Когда отец, наконец, приезжал, Катиной радости не было предела. Она не отходила от него ни на минуту. Они гуляли в парке, катались на аттракционах, ели мороженое. Катя тараторила без умолку, торопясь рассказать отцу обо всём, что случилось за время его отсутствия. Умолкала лишь, когда засыпала.

Няня рассказывала Андрею Валентиновичу о том, как Катя плачет и скучает, как ждёт его и как любит. Самсонов кивал, слушая и соглашаясь, но через пару дней опять собирался в дорогу. Он не мог поменять работу, да и не хотел. Потому что считал: нефть — это не просто чёрное жидкое золото, нефть — это нечто вечное, это очень большие деньги и гарантия безбедного существования на всю жизнь. Бросить заниматься нефтью — значить лишить себя гарантии.

И он уезжал. А Катя ждала! Господи! С каким нетерпением она его ждала! Пожалуй, только она сама смогла бы рассказать об этом…

Впрочем, вскоре, когда Кате исполнилось шесть лет, всё изменилось. Андрей Валентинович получил огромную благоустроенную квартиру в Таргани, забрал Катюшу, и они стали жить вместе. Если только можно назвать «совместным» их проживание, когда Катя с утра до вечера бродит по пустым комнатам или в одиночестве играет с куклами, а отец сутками не приходит с работы, а иногда уезжает на несколько дней — то в Москву, то ещё куда-нибудь.

У Кати снова появилась няня. Теперь молодая и красивая. Она приходила к Самсоновым каждый день и уходила домой только на ночь, а в те дни, когда Андрей Валентинович не ночевал дома или улетал в командировку, она ночевала в их квартире. В обязанности няни, кроме ухода за Катюшей и её, так сказать, воспитания, входила домашняя уборка и готовка.

Готовила няня отвратительно, а прибиралась в квартире быстро и небрежно, словно не сама сюда пришла деньги зарабатывать, а её привели силком и заставили отбывать повинность. Катю же она не воспитывала; в лучшем случае, присматривала за ней: как бы не выпала из окна третьего этажа, а так как Катя выпадать из окна не собиралась, то и проблем у няни с присмотром не было никаких. Катя была предоставлена самой себе. Она играла в игрушки, рисовала папу и, неосознанно, вырабатывала в характере основы самостоятельности и независимости.

Няню, а точнее, домработницу, звали длинно, и, как казалось Катюше, некрасиво — Элеонора Владиславовна. Поэтому Катя её никак не называла. Элеонору Владиславовну это злило, и вообще взаимоотношения няни и Кати были натянутыми и сухими. А чаще их просто не было — вообще никаких взаимоотношений.

И ещё Катя сильно ревновала любимого папулю к этой белобрысой, худой и губастой тётке. Она замечала взгляды, которые иногда отец бросал на Элеонору и гадкие, как ей казалось, ответные улыбочки и ужимки домработницы. Как-то раз она предложила папе:

— Пап, а давай, Э-ле-о-но-ры Вла-ди-сла-во-вны, — она произнесла имя и отчество няни-домработницы по слогам, — давай, её больше не будет.

— Как это? — не понял Андрей Валентинович.

— Пусть она к нам не приходит.

— А кто будет присматривать за тобой в моё отсутствие? Кто будет тебя воспитывать?

— А меня не надо воспитывать. Я воспитанная.

— Ну… — замялся отец.

— Суп из пакетов я сама варить буду. И в магазин ходить.

— А в доме убирать?

— И убирать я.

— Но тебе же учиться надо. Первого сентября в школу пойдёшь, в первый класс.

— Плохая она. Не хочу, чтобы Элеонора Владиславовна здесь была, — Катя снова произнесла ненавистное имя по слогам.

Папа смутился и ничего не ответил.

А вскоре произошло то, что вначале сильно расстроило Катюшу и показалось ей очередной неприятностью, а чуть позже она поняла: это никакая не неприятность, это катастрофа!