Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

О том, как Катерина крутилась с двадцати двух до двадцати восьми лет, то есть до весны тысяча девятьсот девяносто шестого года, когда они с ней встретились на вечеринке одного из приятелей Сидорова, она тоже никогда ему не рассказывала. Зато рассказывали доброхоты, которые были Сидорову знакомы, и которые некогда вращались с Катериной на параллельных бизнес-орбитах.

— Зачем ты с ней связался? — говорили они. — Она же стерва, негде пробу ставить! Скольких хлопцев довела до состояния сублимации! Одного так вообще до нитки обобрала… — и вываливали ему пикантные подробности Катерининой жизни.

— Да, врёте вы всё! — не хотел верить Сидоров, — Катенька не такая. Она умная и целеустремлённая. У вас нет такой работоспособности и коммерческой хватки, вот вы и поливаете её грязью. А если и пользуется она тем, что ей бог дал, так покажите мне безгрешную. Я на ней тут же женюсь.

Но женился он на грешной Кате.

Те самые доброхоты и советчики говорили:

— Ну, трахнул раз. Бабёнка-то она, конечно, интересная. Эффектная. Сексапильная, так сказать — удержаться трудно. Ну, понравилось, ну, ещё раз трахнул. Но жениться-то зачем?..

Но Сидоров советам не внял, женился.

Женился и целых четыре с половиной года не сожалел о принятом решении.

Познакомились они в марте, на женский день. В тот же вечер оказались в постели, а через три месяца Сидоров повёл Катерину под венец.

В постели она была ураганом.

Сидорову было с чем сравнивать. Он до Кати был дважды женат.

Первый раз — по глупости. Отслужив два года в Хабаровском крае в отдельном десантном батальоне без отпуска и почти без увольнительных (а потому, что некуда было в увольнительные ходить, в глуши служил), демобилизовавшись, он набросился на девчонок, как лис на кур. По бабам Лёшка Сидоров изголодался — жуть! А потому женился на первом курсе инженерно-строительного института, куда поступил с первой попытки. Женился совершенно необдуманно, по залёту одной из многочисленных подруг-однокурсниц, но едва дотянул в браке до второго курса. Родившийся ребёнок был очень мало похож на Сидорова по одной простой причине — Сидоров был блондином, и его молодая супруга Света была натуральной некрашеной блондинкой, а ребёнок был… ну, если сказать, что смуглым, это не совсем точно: он был очень смуглым. Ребёнок оказался негром. Такое иногда случается, где-то когда-то кто-то из предков по женской линии согрешил с чернокожим. Но Сидоров в случай верить не захотел, настоял на генетической экспертизе, и оказалось, что сидоровских генов у новорождённого — ноль целых и ноль десятых.

Естественно, он тут же развёлся.

Окончив институт и распределившись в один из проектных институтов, Сидоров женился во второй раз. Новой его избранницей стала миловидная чертёжница с красивым именем Ариадна и пухлыми чувственными губами. Кроме губ, которые и сами по себе вызывали у Сидорова душевный трепет и сексуальный восторг, у Ариадны были томные серые глаза, копна тёмно-русых волос и сногсшибательные формы сорок восьмого размера. Как оказалось впоследствии, всё это богатство работало вхолостую, причём выяснил это Сидоров только через месяц после торжественного бракосочетания и последующей поездки в пансионат на Чёрном море.

Ариадна оказалась притворщицей. Она была лесбиянкой, а её притворства хватило только на месяц. Через месяц у неё начались ежевечерние головные боли, не позволяющие выполнять супружеский долг, а ещё через неделю Сидоров застал Ариадну на своём брачном ложе с рыжеволосой начальницей машинописного бюро института Александрой Толстун. Он, как вкопанный, остановился у порога спальни и не сразу понял, что за монстр, состоящий из двух задниц и множества конечностей, пришёл в его дом и расположился на кровати. А когда пересчитал количество ног и рук, и определил, что лишняя задница совершенно не похожа на мужскую, он как-то даже не расстроился, а развеселился почему-то.

— Гав! — крикнул Сидоров, и клубок, состоящий из двух женских тел, распался на две половинки.

Половинка, которая была Александрой Толстун, упала на пол, за кровать, но через секунду подняла голову и заморгала глазами. Вторая половинка, которая была Ариадной, натянула на себя простыню с поспешностью целомудренной невинности.

— Ты?..

— Как в анекдоте: муж раньше времени вернулся из командировки.

Любовница жены выползла из-за кровати, и собрав разбросанную на полу одежду, не произнеся ни слова, выскочила из спальни. Сидоров посторонился, пропуская рыжекудрую лесбиянку, и посмотрел ей вслед. Тело у Александры Толстун, несмотря на возраст, было стройным и гладким, как у модели, а на ягодицах розовели овальные пятна.

«Что им, мужиков не хватает, что ли?» — подумал он как-то отвлечённо, не об Александре, и не об Ариадне — обо всех лесбиянках, вместе взятых.

Потом закурил и сел на край кровати, но тут же подскочил, словно постель была заляпана краской, и он боялся испачкаться.

— Кто кого совратил? — спросил он просто так, ведь что-то надо было говорить, молчать в этой ситуации было бы совсем глупо.

Но и скандалить, в общем-то, не хотелось.

Ариадна промолчала.

— Даже соврать ничего не хочешь?

— Прости, — выдавила из себя Ариадна, — я такая…

— А зачем ты такая за меня замуж вышла?

— Хотела свою природу изменить…

— Не получилось?

Ариадна отрицательно качнула головой.

— Да-а-а, — задумчиво изрёк Сидоров, — природу не изменишь.

С разводом он тянуть не стал.

После Ариадны он решил, что больше никогда не свяжет свою жизнь узами брака. Женщин у него было в избытке. Были и вдовы, и разведёнки. Были соседки и сослуживицы. Случайные знакомые и знакомые его друзей. Были женщины, намного старше его, и совсем молоденькие и малоопытные в вопросах секса девчушки, выпускницы ВУЗов, молодые, так сказать, специалистки и даже студентки. Были и те, что за деньги, и те, которым был интересен сам процесс. Была даже одна крупная специалистка в области тантрического секса.

Но такой, как Катерина, у него никогда не было…

— Где это мы? — спросил Альфред, когда Сидоров подвёл его к двери в бывший кабинет начальника взрывного цеха.

Всю дорогу до приюта бомжей он брёл, как зомби, держась за рукав Сидоровского бушлата и механически переставляя ноги. Пока шли через развалины, а потом по цеху, он стал понемногу приходить в себя. На площадке второго этажа, перед дверью в приёмную, остановился и тупо уставился на пожелтевший от времени плакат с частично стёршейся надписью: «Наша цель — коммунизм!». Под этими словами находилась надпись, сделанная несколько позже — буквы яркие, но неровные. «Я (сердце) коммунизм», — было написано и нарисовано под лозунгом.