Инна Тронина - Непреклонные

— Извини, что без предупреждения.

Людмила смотрела на меня так, словно выдела впервые. Казалось, что губы моей гостью шевелятся против её воли.

— Можно войти? Дочка спит?

— Нет, она у себя мультики смотрит. Думаю, не услышит ничего. — Я отступила с порога, и Мила вошла. Закрыв за ней дверь, я кивнула в сторону кухни. — Давай туда. Хочешь чаю или кофе?

— Оксана, у тебя есть водка? — в упор спросила Людмила.

Никогда раньше она не говорила этим хриплым, высушенным голосом, не просила водки — вот так, безо всякого повода. Если Октябрина придёт и застанет нас за рюмкой, ни о каком воспитании можно уже не вспоминать.

— Удивлена? Не бойся, не сопьюсь, но груз с души снять нужно. Ты ведь ещё ничего не знаешь!

— Проходи в мою комнату. «Абсолют» есть, шведский. Только давай условимся — ты рассказываешь всё, ничего не скрывая.

— За этим и пришла.

Мила ступала теперь тяжело, словно разом прибавила в весе сто килограммов. Я заметила, что ноги не слушаются её, а руки совершают массу ненужных движений. Садясь в кресло, Мила едва не смахнула с ночного столика лампу, а другой рукой стукнула по зеркальной дверце шкафа.

— Извини, я совершенно не в форме. Меня же из клиники уволили. Сегодня об этом узнала…

— Да ты что?! — Вот этого я никак не ожидала.

Быстро принесла из бара бутылку, открыла, разлила водку по рюмкам. Подумала и вытащила из холодильника копчёную колбасу, масло. Из хлебницы — солёный батон. Нарезая бутерброды, от волнения чуть не отхватила себе палец, и лишь в последний момент нож скользнул в сторону, вылетел из руки и упал на табуретку.

За что именно Людмилу уволили из клиник и, я пока не знала. Но понимала — нужно девушку спасать, иначе она не выдержит. И что тогда будет с Денисом? Милкин отец — инвалид. Мать, похоже, вообще не способна ничего решить и как-то помочь. Любимую тётю убили. Теперь вот Милку выгнали с работы. А мать в Питере будет ждать очередной порции денег. Работу она бросила восемь лет назад, пенсию не получает. Конечно, врач всегда может найти место, но не такое денежное, как в клинике пластической хирургии.

Похоже, придётся Милке оставить квартиру, которую она снимает, возвращаться в Питер, ломать уже ставший привычным уклад. Надо ведь кормить сына да ещё помогать родителям. Интересно, остались ли в заначке деньги, чтобы перебиться в первое время? Может, найти Милке место в нашем агентстве? Вряд ли, медицинских услуг мы не оказываем, а другого образования у неё нет.

Когда я вернулась в комнату, толкая перед собой сервировочный столик, Мила сидела в кресле с ногами и курила уже пятую сигарету из моей пачки. Бутылка «Абсолюта» опустела наполовину. Никакой закуски у Милки не было. Она смотрела на меня распухшими заплаканными глазами.

— Да что с тобой?! — Я, оставив столик у порога, кинулась к Миле, опустилась на ковёр около кресла. — Ты с ума сошла — так напиваться?! У тебя ребёнок дома! Очнись! — Я еле справилась с желанием отхлестать Милку по щекам. — Что бы ни случилось — держись! Ненормальная…

— Бедный Дениска! Какую свинью я подложила, произведя его на свет! И ты своей дочери подложила свинью. А нам — наши родители! Ввели нас в смрадный, лживый мир. И за это мы должны благодарить их, а наши дети — нас?! Да, я пьяная в хлам, ты меня такой никогда не видела! — Мила расхохоталась, а у меня от ужаса заныло внизу живота. — Тётенька, кокочка, да зачем же ты всё это сделала?.. говорила, что не оставишь, что поможешь! Да, до сих пор не оставляла и помогала, а теперь?.. Теперь, оказывается, что профессор не намерен более изображать, что я ему нужна! Татьяна Попова скончалась вчера от инсульта в «Склифе». Мать твоего Васьки, помнишь? И кто-то должен за это ответить! А ведь я отговаривала её от операции до последнего! Я знала, что так будет! А сволочь эта, профессор, пожадничал. Думал, что обойдётся…

— Неужели? — Я встала с ковра, пытаясь собраться с мыслями.

— Именно. Я взяла расписку у Поповой, что она предупреждена о грозящей опасности. Ведь у неё гайморит был, похоже, ни разу не леченый. Начался сепсис, потом её трахнул инсульт. Нельзя из рязанской морды сделать Венеру Милосскую. Слишком это противоестественно. Вот сосуды и не выдержали, да ещё инфекция придаточных пазух… С самого детства зелёные сопли шли у этой блэди, и профессору я сказала тоже. Заплатили ему, а отвечать — мне! Тёти больше нет, которая меня туда по блату устроила. Я уехала из Питера в Москву, имея твёрдые гарантии. Сорвала сына из школы, договорилась, что буду стеречь квартиру подружки. Переучивалась за тётин счёт на косметолога! А теперь я — очень удобный стрелочник. Не надо было раскатывать губу на деньги, но ведь не прожить иначе… Да ты-то не переживай!

Дыша перегаром, Мила встала. Её повело на сторону, и я едва успела подставить локоть.

— Благодарю… Я ведь одно время гинекологом работала, поэтому всегда прокормлюсь в блядском городе. Аборт на квартире сделаю за милую душу и возьму недорого. Надоела мне эта косметология! Эти фотомодели, у которых между сдвинутых ног самолёт пролететь может… Кокочка всегда твердила, что Господь милостив, что Он моего ребёнка не оставит… А как я буду Денису в глаза смотреть? Если меня, в конце концов, посадят, девать мальчишку некуда. Возможно, на панель идти придётся, я и такой вариант не исключаю. Я с кокочкой спорила. Говорила, что такая жуткая смерть выпала отцу Дениса, а он ведь отличный мужик был!.. Она ответила: «На всё воля Божья!» Теперь воля эта покарала и её тоже. А она верила, истово верила в то, что Бог хранит! И Юрий, муж кокочки, ничего не понимает. Она ведь каждое утро читала молитву перед тем, как выйти из дома. И рисковала, тем не менее, ежедневно. Когда я сомневалась в божественной силе, кокочка кричала: «Я не прячусь от бандюков, не плачу им дань, хожу без охраны, но ведь живу!» На неё столько покушений было, ты себе не представляешь! Когда беременная Мишкой была, её ножом в живот пырнули. Выжила и в срок разродилась. Не на шаг не отступила… Потом стреляли и попали в печень, так ведь опять выкарабкалась. Вера вела её по жизни, помогала бороться. Непреклонная была, принципиальная, всегда лезла на рожон. И я чувствовала, что до нее, в конце концов, доберутся. Но кокочка твердила, что жизнь её в руках Господа. Он не оставит её и детей тоже…

Людмила снова заплакала. Я, понимая, что словами не поможешь, подвезла столик поближе. Налила водки и себе, залпом выпила, закусила бутербродом.

— Прости, тётя, но я разуверилась! Ты кончила точно так же, как и другие. Наверное, многие надеялись, что пуля отскочит от их нательного креста. Ты любила меня и обманывала, лгала во спасение. И вот тебя больше нет. А я не знаю, как мне жить. Все иллюзии исчезли, каменная стена рухнула. Нет такой силы на земле и на небе, которая помогла бы мне выстоять. Оксана, выслушай меня внимательно! — Мила достала из пачки последнюю сигарету, закурила. — Мы сегодня говорили по телефону с Юрием, и он наконец решился…