Инна Тронина - Непреклонные

— При открывшейся язве? — удивилась я.

— Сказал, что мочи нет, так хочется. Я и достал из маминого бара. Потом пошёл чатом заниматься…

— Болтали по Интернету? — уточнила я, потихоньку включая диктофон.

— Да. Гриша же ламер полный, с ним особенно говорить не о чем. А сижу себе, топчу батоны. По клавишам стучу, извините. Короче, в семь часов мамы нет… — Никифор вздрогнул, потом съёжился и закусил губу. — Решили ещё подождать. Гриша нервничает, потому что всякое может случиться. Она позвонила мне на мобилу и сказала, что выезжает. Должна была взять Жамнова — это мы тоже знали. Но ведь в дороге всякое происходит. Я на «трубу» мамину звоню — никто не отвечает. Мы постепенно завелись, вышли на лоджию, глянули на парковку — машина её стоит. Значит, приехала. А куда подевалась потом? И почему не отзывается? Мы выскочили во двор…

Никифор закусил согнутый указательный палец, чтобы успокоиться.

— Походили вокруг дома, поспрашивали соседей. Никто маму сейчас не видел, а только утром, когда уезжала в баню. Вернулись домой, опять позвонили. Ответа нет. Отчиму я только потом сообщил, когда всё стало ясно. Ведь она же приехала. Ничего в дороге не случилось! Звоню Жамнову. Говорит, хозяйка отпустила со двора, от «тачки». В подъезд вошла одна. Мы — опять на лестницу. Бегаем, как придурки, а пользы никакой. Я начал по родственникам, по знакомым набирать. Понимал, что зря, а не хотелось верить. Мы на лестнице ничего подозрительного не заметили. И вдруг в дверь звонят. У мамы ключ, и потому сердце упало. Я ногу сразу перестал чувствовать. Иду к двери. А сам уже всё понимаю. Открываю, а Нечёсов за мной из-за вешалки наблюдает. На пороге стоит незнакомая тётка. Оказалось, врач из «неотложки». С ней бабка, что на девятом этаже живёт, да ещё участковый. Ещё кто-то был, я плохо помню. Сказали, что в лифте… Короче… — Никифор закашлялся. — И ни капли крови на полу, ничего, всё было тихо. Вам понятно? Дальше не надо? — Юноша весь дрожал.

— Не надо, — успокоила я. — Давайте о другом. Нечёсов потом что стал делать? Когда вы позвонили Юрию Ивановичу?

— Он что, дожидаться станет, пока Кулдошин явится? Гриша боком-боком — и вниз! Только попросил, чтобы я про него ничего не болтал. Я обещал. Мне всё равно было, кому и что обещать. Он знал ничуть не больше моего. Даже, наверное, меньше. Но ведь с тех пор два месяца почти прошло, и никто ни фига не понимает. Ментовка дело откровенно «висяком» называет, прокуратура не чешется, а ведь массу народу опросили. И если им ничего не понятно, что должно быть понятно мне?! Ясно одно — ждал её кто-то у лифта. Знал, что приедет в семь, и отчима с ней не будет. Что мама отпустит Жамнова… Хотя этого-то никто не мог предугадать заранее. Больше я ничего не знаю. — Никифор закрыл измятое лицо руками. — Надо было свыкнуться, смириться. Всё предвещало такой конец. Я не верил, не хотел верить…

— Наталья Лазаревна жаловалась в те дни на неприятности, угрозы? Не можете припомнить? — Я старалась говорить ласково, проникновенно.

— Она мне всё равно ничего не сказала бы. Считала, что их с отчимом дела — не для нас. Но я знал, что мама по лезвию ходит — каждый день. Каждый миг… Говорила, что мы должны учиться, а они сами свои проблемы решат. Решили… — Никифор тяжело вздохнул.

— А вот теперь пришло время нам с вами решить одну очень важную проблему. Мне нужно знать, у кого из жильцов ващего дома есть собаки.

— У многих, — пожал плечами Никифор. — А зачем это?

— Нужно. Несмотря на вашу настоятельную просьбу больше не встречаться, нам придётся поговорить как минимум ещё один раз. Вы в спокойной обстановке вспомните, а потом составите списки. Кто держит собак, а, значит, гуляет по вечерам? Я понимаю, что милиция опрашивала возможных свидетелей. Но полагаю, что делалось это без особого энтузиазма. Я же проведу по дому частым гребешком, и вы мне поможете.

— Я всё понял. — Никифор вдруг сделался невероятно покладистым. — Осторожно поспрашиваю у братьев. Что ещё надо узнать?

— По возможности, вспомнить всех автомобилистов, которые имеют в вашем дворе гаражи или ставят машины на парковке. Очень может быть, что кто-то из них находился поблизости от подъезда.

— Это всё? — нетерпеливо спросил Никифор.

— Пока всё. Отчиму ничего не говорите о моём визите.

— Надеюсь, мы с ним ещё долго не увидимся! — блеснул очками Никифор. — Он всё время живёт на даче вместе с Мишкой. Даже гувернантку ему нанял. А мы справляемся сами — сёстры старшие приезжают помогать, Дунька с нами живёт. Да и я кое-что могу. Сейчас буду ужин готовить.

— Не смею вас дольше задерживать.

В который раз эа этот вечер я поднялась с тахты и поняла, что страшно устала, — ведь пришлось провести два нелёгких допроса.

К тому же я не допрашивала Якшинскую и Пермякова в общепринятом смысле этого слова, а стелилась перед ними. Терпела их выходки, когда хотелось ударить в лицо. Я старалась убедить их, пронять, задобрить. Ну и напугать, разумеется, потому что к любому прянику полагается свой кнут. Но усилия мои не пропали даром, и потому я получила право пойти вечером в баню — настоящую, уральскую, с опытной парильщицей-массажисткой.

— Я должен только составить списки? — осведомился прилежный Никифор. — Обзванивать и договаривать о встрече будете сами?

— Конечно! Вы об этом не думайте. — Я направилась к двери, и Никифор с облегчением пошёл меня провожать.

Кондрат со свистящим сурком на руках тоже появился в коридоре. Из-за спины брата выглядывал ещё один, очень похожий на него мальчишка с шарфом на шее — наверное, Герасим, погодок.

— Ты чо вылез-то? — хрипло крикнул ему Никифор. — Сказано, в постели неделю лежать! Заразить всех хочешь? Иди, ложись, сейчас морс тебе сварю.

Никифор подождал, пока я надену бурки, галантно подал дублёнку и сумку. Я всё косилась на сурка, и Никифор это заметил.

— Мама не любила хищников, собак и кошек в квартире держать. Разрешила завести байбака Симку…

А мне почему-то не хотелось уходить из этой семьи. Она напоминала нашу, московскую, которой больше никогда не будет. После того, как погибла мама, я, подобно Никифору, разрывалась между кухней, ванной и комнатами, где оставались трое младших. Юноше сейчас приходится несладко, но у него всё-таки есть взрослые сёстры, которые могут помочь. Жив родной отец, пусть даже он и не интересуется детьми. Юрий Иванович, надеюсь, тоже не бросит их в беде, хотя бы в память о супруге. Никифор может спокойно учиться, не думая, как заработать на хлеб. И он не носит в себе ребёнка, будущее которого неясно. Но всё-таки парень страдает, и его надо понять, поддержать, ободрить, потому что выпендривается он от горя и отчаяния.

— Всего доброго, мальчики, — попрощалась я с Кондратом и Герасимом. Первый кивнул мне, шаркнув ножкой, а второй что-то просипел. — Никифор, до свидания. Приятно было пообщаться.