Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу

— О, Господи! — простонала Роза. — Она сошла с ума! Она действительно сошла с ума, а я должна всё это слышать!..

Мать едва успела напоить Эмилию морсом и сделать ей уколы, как запиливал симпатичный малиновый смартфон на тумбочке у постели. Роза не успела и глазом моргнуть, как дочка схватила его, увидела номер на экране и улыбнулась запёкшимися губами. По худенькому личику Эмилии текли струйки пота, и замазанные йодом царапины от разбитого автомобильного стекла выделялись на нём особенно ярко.

— Да, да, это я!

Эмилия вцепилась в смартфон обеими руками. Спальня колыхалась перед ней, и искажённое злобой лицо матери расплывалось белым пятном.

— Я всё думаю о тебе, — каким-то далёким, грустным голосом сказал Стефан. — Как ты себя чувствуешь, Эмили?

— Я тоже о тебе думаю! — крикнула Эмилия и тут же закашлялась, — Прости, я почти не могу говорить. Ты как, поедешь сегодня? — Девушка знала, что любимый поймёт её.

— Да, придётся. Ты больна, а Сюзанна улетела в командировку.

— Я совсем не плохо себя чувствую! — Кашель душил Эмилию, но она героически пыталась спустить ноги с кровати. — Хочешь, я сгоняю к этой тётке? На машине можно, а там совсем немного пройти. Мама, ну не надо, не трогай меня! — Эмилия вместе с трубкой нырнула под одеяло. — Стеф, я люблю тебя! Я хочу тебя! Знай, что я вся твоя! Но мама очень ругается, отнимает телефон… Стеф, береги себя! Мама, ну то же ты?.. — И связь оборвалась.

Стефан отключил мобильник и положил его на стол, за которым, попивая кофе и постукивая сигаретой о пепельницу, сидел Артур Тураев. За окнами каланчёвской квартиры темнело, и улицу заметала позёмка. От Комсомольской площади доносились гудки электровозов, и завывал усиливающийся к ночи ветер.

— Ей плохо совсем, я же слышу. Почти говорить не может, всё время кашляет. — Стефан тоже закурил, и Артур ничего не сказал ему. — К тому же Эмка бредит. Предлагает к Шубиной поехать. А мать на неё орёт — в трубку слышно. Похоже, знает уже всё про нас. Странно! — Стефан смотрел на Артура своими удивительными глазами, которые каждую минуту казались разными — то злыми, то добрыми, то светлыми, то тёмными. — Вся гимназия этим занимается, кроме малышей, а для нас какой-то особый устав введён? Я бы на ней хоть сейчас женился…

— У нас с четырнадцати лет можно, — Артур глубоко затянулся. — А ты — её ровесник, к тому же иностранец. Так что вряд ли тебе грозит статья «За совращение малолетних». Другое дело, что её родители не согласятся. У них насчёт Эмилии, вероятно, другие планы.

— Она им не вещь! — Стефан сверкнул глазами, и по его лицу пробежала судорога. — Обещала дождаться до того времени, когда предков спрашивать не придётся. Она любит, я люблю — что ещё нужно? Как я чуть не год учился в этом классе, а Эмку не замечал? Наверное, потому, что не лезла, не клеилась. Какая-то вся забитая, в углу сидела тихонько. Мне наперебой дудели, что она дефективная. А оказалось — на медаль идёт! И глаза у неё такие — будто в каждом по золотому лотосу распускается! Хорошо мне с ней, как ни с кем раньше не было. Много раз слышал слово «люблю», но всегда знал, что это просто так… А Эмили действительно любит. Только она одна — нежная, ласковая…

Стефан вдруг схватил Артура за руку, сильными пальцами стиснул запястье. Тураев едва не выронил сигарету и удивлённо поднял брови.

— Тогда… ну, в первый раз… вы про Эмилию на кухне сказали… Что она меня любит…

— Да, помню. — Тураев посмотрел на часы. — И что же?

— Я сначала не поверил. Как меня любить можно? Да никто, никогда… Даже мать! А уж другие… Я только мешаю всем, жизнь уродую. И вдруг… Прямо дыхание перехватило. Вы сказали мне тогда: «Сынок!» Знаете, ведь на Западе нет отчеств. Там не чувствуешь свою неполноценность. А в России обязательно нужно знать имя отца. Меня зовут Стефан Аксель — и всё. У нас рано отрываются от семьи, и вроде бы всё равно, откуда ты взялся. А здесь это очень важно. Я увидел, что есть люди, которые жалеют меня и понимают. И я не хочу расставаться с вами, Артур. Вы сказали, что у вас сын есть, почти мой ровесник. Но он далеко, а я рядом. Возьмите меня в сыновья! Пусть не по документам, а только по уговору. Считайте себя моим отцом. Лёва правильно говорил — мы чем-то очень похожи с вами!

— Ну, хорошо!

Артур, закусив губу, потрепал Стефана по его бесподобной причёске, прижал его к груди. Потом откинулся назад, заново рассматривая парня.

«А о нём у меня душа не болит!» — сказал в том памятном разговоре Яков Райников, заставив Тураева содрогнуться. Если о ребёнке ни у кого душа не болит, и мать спокойно покидает его на месяцы, даже на годы, то что с него требовать можно? И заплакал Стефан тогда, на кухне, похоже, впервые в жизни. Его заледенелое сердце начало оттаивать, и влага вышла горячими слезами.

— Пусть так и будет. Когда-нибудь, если сейчас уцелеем, поговорим «за жизнь». Мы многое можем друг другу рассказать. Но это, как говорится, «после войны». А сейчас в бой пора, сынок! — Артур увидел, как улыбнулся ему Стефан — не стесняясь и не боясь уже ничего.

Заиграли ямочки на щеках и подбородке, сверкнули сахарно-белые зубы, засветились янтарным тёплым огнём глаза. И Артур словно увидел перед собой Сибиллу, сморгнул слезу.

«А ведь ты мог родиться у нас, Стефан. Мог бы… Но к моменту нашей встречи в отеле «Украина» Сибилла уже родила тебя!..»

— Придётся мне к Пирожинскому ехать. У него уж больно ценные сведения по наркотрафику. А ты — на Каширку, к Шубиной. Возьмёшь у неё диск — и сюда. Но давай-ка договоримся. Раньше мы так никогда не делали, а сегодня что-то предчувствие худое. В случае форс-мажора друг другу эсэмэски пошлём. Допустим, «Я уезжаю» и подпись. Это означает, что нам нельзя возвращаться к себе домой. И по тем адресам, где нас могут ждать, тоже лучше не соваться…

Тураев говорил это шёпотом, на ухо Стефану. Но потом вскочил, схватил парня за рукав и потащил в ванную, где немедленно включил воду. Судя всему, ванна была металлическая, потому что грохот пошёл, как от горного обвала средних размеров.

— Не удивляйся! — Артур набрал воды в горсти, вымыл своё утомлённое, пожелтевшее, будто изжёванное лицо. — Так надёжнее, сынок. Квартира казённая, и ключи от неё не только у меня имеются. Но прибор у меня есть, и я ежедневно проверяю помещение на «прослушку». Приятель мой раньше в ФСО работал, теперь ЧОПом рулит. Делится по старой дружбе, но доверять этой технике нацело я тоже не могу. До сих пор всё было спокойно. Даже слишком спокойно, понимаешь?

Стефан тоже вымыл лицо, и сейчас на его длинных жёстких ресницах дрожали прозрачные капли. Синяя тень щетины появилась над верхней губой и на подбородке. Артуру показалось, что парень даже постарел с тех пор, как они виделись в прошлый раз. С чего бы это, интересно? Не он же потерял невинность, а Эмилия. Ах, да, влюбился! Силён цыганский приворот — влюбился, когда наверняка должен был бросить, да ещё ославить на всю гимназию…