Валерий Фурса - Десятая заповедь

То-то и оно, что вынуждены… А почему никогда раньше все его липовые протоколы не проверяли? Никто не жаловался? А знаете, почему не жаловались?

— Не жаловались, потому что себя виновными считали.

— Ой, вряд ли… Скорее всего, потому, что вам лично тоже не доверяли. Не верили, что захотите во всем разбираться, что действительно виновного накажете. У него хотя бы один выговор есть?

— Н-нет…

— А благодарности за добросовестную службу?

— Молчите. Целых пять! За каждые три года службы — благодарность!..

— Так мы же его не повышали!

— Как это, не повышали? Он — офицер милиции! Старший лейтенант! А по своим служебным показателям даже на ефрейтора не тянет!

— Так ведь всего лишь старший лейтенант! В сорок-то с лишком лет! За пятнадцать лет службы! А благодарности те ни званий, ни зарплаты ему не добавляли. Как и выговора, если бы они и были ему объявлены, ничего для него не уменьшили бы. Выполнял хоть какую-то работу, вот за нее и платили. Не так уж и много, как по теперешним временам…

— Не много, говорите? Да лучше бы вы, вместо платить зарплату вашему полицай-Макару, какую-то десятку-другую другим своим работникам за конкретные дела приплачивали. А без него можно было и обойтись. Потому как, что с ним, что без него — разницы никакой. Без него даже лучше было бы. И никто над нами, над милицией, не смеялся бы, и легавыми нас не называл бы.

Генералов в кабинете начальника областного управления милиции было даже два. Вторым был прокурор области.

Оба руководителя молча выслушали доклад полковника о проведенном служебном расследовании и немного сумбурный, но полностью искренний и справедливый рассказ Погорельца о «рентгеновском аппарате» и «кулаковом расследовании» Калитченка.

Последнее слово было предоставлено самому виновнику происшествия. Но глупый полицай-Макар, вместо изображения чистосердечного раскаяния, неожиданно для всех присутствующих начал нападать. На своего непосредственного начальника, на проверяющих, на присутствующего в кабинете жалобщика. Ведь жалобщик этот, по его мнению, и совсем не потерпевшая сторона, а замаскированный вредитель. И что все они совсем необоснованно прицепились к нему, честному милиционеру. А он, старший лейтенант Калитченко, всегда, все годы его добросовестной службы в милиции, имел хорошие показатели по этой самой службе. А напоследок он еще и выпалил:

— Зажимают меня, товарищ генерал! Роста по службе не дают. В звании не повышают. Потому и жалоб на меня понаписывали…

— Зажимают, значит?…

— Зажимают!

— И доносов своих на присутствующего здесь господина Погорельца вы своему непосредственному начальнику не подавали?…

— А я что? Это ведь люди написали! Я только передал.

— Зачем же вы этим людям диктовали, что именно писать?

— Да ничего я никому не диктовал! Пусть докажут сначала.

— Ну что же, действительно тяжелый случай… Как вы считаете, товарищ прокурор?

— К сожалению, случай действительно тяжелый. Ордер на арест гражданина Калитченко я при вас подписываю.

— На какой арест? — нервно засмеялся старший лейтенант. — Да…

— Молчать! — в сердцах ударил ладонью по столу начальник управления. — Служебное удостоверение — на стол! А вас, Кирилл Трофимович, прошу на протяжение получаса подготовить приказ об увольнении старшего лейтенанта Калитченко из органов внутренних дел в связи со служебным несоответствием. А также — в связи с его привлечением к уголовной ответственности. Также подготовьте представление о лишении офицерского звания. Да, не забудьте его начальника в приказе незлым, тихим словом вспомнить. Запишите ему строгий выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии. В течение трех месяцев порядок в своей парафии не наведет, то и сам вслед за Калитченко пойдет…

Вас, господин Погорелец, я благодарю за гражданский поступок. Больше бы таких людей у нас было, мы бы в своем хозяйстве быстро лад навели. Надеюсь, что так оно и будет.

Все! Все свободны!

И нажал кнопку вызова. В кабинет вошли два конвоира, которые вывели враз обмякшего полицай-Макара, человека, который «умел жить», но не умел мыслить и был полностью лишен совести.

Скребкова решили брать прямо на работе.

— Ждать, пока он по барам да по ночным клубам нагуляется — себе дороже. Возьмем прямо в конторе. Там все и так знают, чего он стоит.

Когда следователь с двумя оперативниками зашли в рабочий кабинет, где за одним из столов сидел Скребков, тот даже внимания на прибывших не обратил. Как смотрел в потолок, так даже не пошевелился на скрип двери. Будто какую-то глобальную задачу решал.

— Скребков Николай Ярославович?

— А? Что? У меня сегодня неприемный день. Я только по предварительной договоренности принимаю.

— Да вы что? Нам даже интересно стало. Но, к вашему большому сожалению, приемный день сегодня у нас. Вот ордер на ваш арест. Прошу ознакомиться.

— Вы что, белены объелись? Я никого не убивал! Это какое-то недоразумение! Вы просто не знаете, с кем связываетесь, и кто мои друзья!

— А откуда вы знаете, что мы вас за убийство арестовываем? Мало ли у вас грехов перед обществом…

— Нет у меня никаких грехов! Зато влиятельных друзей и знакомых полный короб. Даже в областной прокуратуре…

— Так это же просто отлично! Познакомимся. Пообщаемся… Так вы сами с нами пойдете, или вам обязательно надо наручники одевать?…

— Так скажите хоть, за что арестовываете и перед коллегами по работе срамите? Неужели нельзя было где-то в другом месте меня встретить?

— За что арестовываем, в ордере указано. За попытку убийства. А вас, Николай Ярославович, в другом месте нам и не поймать. Слишком уж насыщен различными развлечениями каждый ваш вечер.

— Как это — за попытку убийства?…

— А вас это удивляет? Почему только за попытку, а не за само убийство?

— Да нет… Это я просто так. Чтобы разговор поддержать. Ни попыток никаких я не предпринимал, ни убийств не совершал. А ваши действия считаю незаконными, и против них протестую! Куда и как жаловаться, я хорошо знаю…

— Ну, прямо-таки радует, что вы настолько знающий человек. Потому и нам с вами намного легче будет. Никаких недоразумений не возникнет.

Коллеги Скребкова молча наблюдали за разворачивающейся перед ними детективной историей. В глазах у них явно читалась заинтересованность. Даже какое-то злорадство. Но ни озабоченности, ни жалости к своему товарищу по работе в их взглядах не прочел бы никто.

Всю дорогу до райотдела Николя не давал покоя своим сопровождающим. Пытался хоть что-то выведать, о чем-то дознаться. И все время нервно подергивал себя за реденькую бородку. Но «трахтибидах», почему-то, не срабатывал. Как был в УАЗике, за железной решеткой, так в нем и оставался. Оперативники были опытными. Отбывались молчанкой. А сам арестант, из-за своей ограниченности, почти все сам и выболтал.