Марио Льоса - Кто убил Паломино Молеро?

– Хочу вам кое-что сказать, лейтенант, вы не обидитесь? – сказал дон Херонимо.

– Лучше не надо, – проворчал тот. – Не то настроение.

– Понял. Молчу, – отозвался таксист.

– Ну что, будут новые жертвы? – со смехом прокричала из кухни донья Адриана.

«Смешинка ей в рот попала, – подумал Литума. – Надо мне проведать девиц китайца Лао, а то скоро разучусь». Между ним и таксистом стоял стол парочки из Сорритоса, и потому переговариваться приходилось через их головы. И он, и она были молоды, разряжены как на праздник и с любопытством вертели головами, прислушиваясь к разговору Литумы, лейтенанта и дона Херонимо.

– Нет, все-таки скажу, хоть вам и не понравятся мои слова. Хочу, чтоб вы знали, – решительно заговорил таксист, в такт своим словам постукивая скатанной в трубку газетой по столу. – Ни одна собака в Таларе не верит в это. Даже вон тот петушок – и то не верит.

Цыпленок-переросток уже вернулся на прежнее место и теперь с угрюмым видом терзал зажатую в клюве ящерицу. Лейтенант продолжал есть, ни на что не обращая внимания, всецело погруженный в свои невеселые мысли.

– О чем ты, дон Херонимо? – спросил Литума.

– О том, что полковник Миндро застрелил свою дочку, а потом покончил с собой, – цыкая зубом и сплевывая, отвечал таксист. – Какой идиот поверит в такую басню?

– Я. Я – тот идиот, который верит в то, что полковник убил Алисию и покончил с собой, – сказал Литума.

– Не надо придуриваться! – расхохотался дон Херонимо. – Обоих прикончили, чтобы не проболтались и чтобы свалить убийство Паломино на полковника. Так что давай не будем!

– Ах, вот какие теперь толки идут? – поднял голову лейтенант. – Значит, полковника убили? И кто же, позвольте узнать?

– Важные птицы, я полагаю, – развел руками таксист. – Кому ж еще? И вы, лейтенант, не крутите, не надо, тут все свои. Ясно, что вы не имеете права говорить. Все знают, что вам заткнули рот, чтоб, не дай бог, не всплыла правда. Дело известное.

Лейтенант пожал плечами, давая понять, что все эти домыслы не интересуют его нисколько.

– Они даже пустили слух, что полковник будто бы жил с Алисией, – сплюнул очередное зернышко риса дон Херонимо. – Вот ведь сволочи. И мертвецов в покое не оставляют. Сволочи. Тебе не кажется, Адрианочка?

– Мне много чего кажется, – расхохоталась супруга дона Матиаса.

– Значит, все думают, что это выдумки, – кисло пробормотал лейтенант, снова принимаясь за еду.

– Разумеется, выдумки. Это все затем, чтоб покрыть истинных убийц.

Взвыла сирена сахарного завода, и цыпленок, подняв голову, нахохлился, на несколько мгновений застыл в напряженном ожидании. Потом удалился вприскочку.

– Ну а за что, по-твоему, разделались с Паломино? – спросил Литума.

– За контрабанду. Многомильонное дело, – уверенно ответил Херонимо. – Сначала его пришили – он что-то проведал. А когда полковник Миндро узнал об убийстве, и его прикончили, а за ним и дочку. А потом распустили слух, будто бы полковник, приревновав дочку к Паломино, убил солдатика. Вот они и навели тень на ясный день и добились, чего хотели: теперь о главном – о миллионах-то – никто и не вспоминает.

– Господи, чего только не придумают люди, – вздохнул лейтенант, так яростно скребя по тарелке вилкой, словно хотел сломать ее.

– А будете поминать господа всуе, у вас язык-то и отсохнет, – со смехом заметила донья Адриана. Она поставила перед лейтенантом тарелку с нарезанным и очищенным манго, прижавшись при этом своим крутым бедром к его руке. Лейтенант же руку поспешно отдернул. – Ха-ха-ха!

«Какое кокетство, а?» – подумал Литума. Что это творится с доньей Адрианой? Пошучивает с лейтенантом, так и вьется вокруг него, а тот хоть бы глянул в ее сторону. Мало того, все ее шуточки и заигрыванья ему явно не по душе. Его тоже узнать нельзя. Раньше он бы рехнулся на радостях, повел бы на нее атаку по всем правилам, только поспевай отбиваться. А теперь? Три дня уже ходит как в воду опущенный, уставится в одну точку и все думает, думает, точно жвачку жует. Что за чертовщина?

– У нас в Сорритосе тоже толкуют насчет контрабанды, – неожиданно вмешался молодой человек, приехавший на крестины, – смуглый, с золотым зубом, в жестко накрахмаленной рубашке. Говорил он с запинкой. – Правда, Марисита? – отнесся он к своей спутнице, по всей видимости, жене.

– Правда, Панчито, – отвечала та. – Сущая правда.

– Они вроде бы тайком ввозили сюда холодильники и плиты. Сколькими миллионами надо ворочать, чтобы можно было устраивать такие злодейства?!

– А мне так жалко Алисию Миндро, так жалко! – сказала Марисита и заморгала, словно собираясь заплакать. – Она-то ни в чем не виновата, бедняжка! И такое зло берет, как подумаешь, что убийцам ничего за это не будет. Выкрутились. И денежки сохранили, и на свободе гуляют. Верно я говорю, Панчито?

– Известное дело: богатый откупится, а бедный поплатится. Как по-вашему, господин лейтенант?

Лейтенант, едва не опрокинув стол и стул, резко поднялся.

– Я пошел, – объявил он, показывая своим видом и тоном, что ему все здесь опротивело до смерти. – Остаешься, Литума?

– Иду, иду, господин лейтенант. Дайте хоть кофе допить.

– Пей сколько влезет, – буркнул тот, нахлобучил фуражку и, стараясь не встречаться глазами с доньей Адрианой, которая проводила его от стойки до дверей насмешливой улыбочкой, вышел вон.

Через несколько минут хозяйка подала Литуме кофе и стакан воды и уселась напротив, на место лейтенанта.

– Я сейчас с ума сойду, – понизив голос, сообщил ей полицейский. – Не томите, донья Адриана. Что за история вышла у вас с моим начальником позапрошлой ночью?

– Спроси своего начальника, – отвечала хозяйка, расплываясь в лукавой улыбке.

– Я его десять раз спрашивал, – не отставал Литума. – Он придуривается, словечка из него не вытянешь. Ну, донья Адриана! Расскажите!

– Мужчины нынче пошли любопытные, хуже баб, – ответила она, продолжая сиять лукавой улыбкой, третий день не сходившей с ее лица.

«Прямо как девчонка, которая вытворила какую-то шкоду, – подумал Литума. – Даже помолодела и всякое такое».

– А еще говорят, тут пахнет даже не контрабандой, а шпионажем, – говорил тем временем дон Херонимо, встав и опираясь на спинку стула. – Хозяин кинотеатра мне так сказал, а он человек основательный, зря болтать не будет.

– Раз говорит, значит, знает, – поддакнул Панчито.

– Дыма без огня не бывает, – молвила его жена.

– Донья Адриана, не обижайтесь, ответьте мне, мочи нет, – подыскивая слова, зашептал Литума. – Вы приголубили моего лейтенанта? Уступили ему?

– Как у тебя язык поворачивается задавать мне такие вопросы? – так же, шепотом, произнесла хозяйка, грозя Литуме пальцем. Она пыталась казаться рассерженной, но Литума ясно видел – притворяется: в темных глазах играли огоньки насмешливого удовлетворения, а по губам змеилась двусмысленная улыбочка человека, не без раскаяния, но с удовольствием вспоминающего о какой-то проказе. – И вообще, тише говори, а то Матиас услышит.