Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

– А куда именно ты едешь? И чем собираешься заняться?

– Сперва на несколько недель в Бостон. Там живут братья моего отца. Мне нужно побыть в тишине… Ну, ты сама понимаешь. Нужно забыть всю эту мрачную и страшную обстановку. Там я наверняка восстановлю силы, чтобы… продолжать? Не знаю. Решать буду потом. Один мой венесуэльский коллега уже давно зовет меня поработать вместе с ним на одном из новостных каналов в Штатах. Но сейчас я работать не способна. Мне нужно время, чтобы дистанцироваться от всего, что до сих пор составляло мой мир.

Эва с трудом сдерживала слезы. Когда Моника уедет, сама она тоже, по сути, останется одна. Или лучше сказать: будет еще более одинокой.

– Если ты решишь вернуться, я наверняка еще буду работать здесь, – сказала Эва и обняла подругу. – И ты всегда можешь на меня рассчитывать. Звони, пиши. Не забывай…

Моника отправилась на массаж, а по окончании процедуры уже не нашла в себе сил на повторное прощанье. Шофер забрал ее, они заехали домой, погрузили в машину чемоданы и двинулись в аэропорт. Скрытые камеры запечатлели, как она покидает страну, и эти кадры случайно попали в кабинет президента. Чавеса обрадовало решение журналистки, хотя он, по его словам, по-прежнему ею восхищался.

Пока Моника садилась в самолет, Эва готовилась провести последнее в тот день занятие – по аштанга-йоге, одному из самых трудных ее направлений. Уже начали собираться ученики – они, как всегда, расстилали свои резиновые коврики, перебрасываясь короткими репликами. Эва включила тихую музыку и вежливо здоровалась с каждым. Это было самое обычное занятие… Но тут в зал вошел Маурисио Боско. Он был одет в удобный спортивный костюм и нес в руке свернутый в рулон мат темно-синего цвета. А ведь еще совсем недавно “Черное дерево” в последний раз посетила Моника – и вот теперь сюда в первый раз явился он.

– Какая неожиданность! – Эва встретила его смущенной улыбкой. – Мы начинаем через пару минут. Клади свой мат вон там, сзади, – показала она рукой на одно из свободных мест.

Маурисио вежливо поцеловал ее, но не сказал в ответ ни слова. Потом, приготовившись, начал вместе со всеми делать упражнения, демонстрируя при этом не только силу и хорошую физическую форму, но и знакомство с соответствующими асанами. Он работал в нужном ритме и не отставал от остальных. Эва с уверенностью заключила, что для него это далеко не первый опыт. Почему же тогда Моника сказала ей, что Маурисио никогда не занимался йогой и что кроме бега никакие другие виды спорта его не интересуют?

Через полтора часа оба они, сильно уставшие после более чем серьезной нагрузки, решили немного поболтать.

– Ты отлично провела занятие! – сказал Маурисио. – Таких инструкторов, как ты, не часто встретишь.

– Спасибо, – ответила Эва. – Не знаю почему, но раньше я была уверена, что ты никогда не занимался и не будешь заниматься йогой. Моника как-то говорила, будто ты предпочитаешь бег.

Маурисио тотчас пустил в ход свою неотразимую улыбку. И Эве сразу захотелось поцеловать его, но она ограничилась ответной улыбкой.

– Ты почти угадала, но, как видишь, в жизни кое-что иногда и меняется. После того как я расстался с Моникой, мне захотелось самому попробовать то, о чем она так много рассказывала. И знаешь, я вошел во вкус. Теперь стараюсь заниматься каждый день.

Эву такое объяснение удивило. Она ведь только что своими глазами видела… Выходит, за весьма короткое время этот человек самостоятельно освоил одну из самых трудных практик, и мало того, достиг гораздо большего, чем Моника за несколько лет.

– Прости, но у меня назначена встреча… – поспешно соврала Эва, чтобы поставить точку в разговоре.

Именно так она обычно вела себя с окружающими: неизменно вежливо, но никогда по-приятельски. Ее разговоры с клиентами Центра интегральной красоты или малознакомыми людьми всегда получались короткими. Ей хватало нескольких минут, чтобы понять, как держать себя в дальнейшем, чтобы превратить обычную беседу в источник информации.

– Да и я тоже должен спешить, Эва, – ответил Маурисио. – Но мы с тобой, разумеется, скоро увидимся снова.

Они обменялись поцелуями в щеку и разошлись.

Его били безжалостно. Сломали несколько ребер и несколько пальцев. Изо рта и из носа у него без остановки текла кровь. Беспомощное тело бросили далеко от столицы, на краю пустынной дороги. И предупредили:

– Если еще хоть раз увидим тебя с Антоньетой, убьем.

Только несколько дней спустя доставленный в больницу Артуро Солис пришел в сознание. Антоньета сидела у его кровати. И держала за руку с нежностью, на которую была способна только она. Однако Артуро, увидев ее, страшно испугался. Присутствие рядом Антоньеты было для него смертельно опасным. Он еще не до конца сбросил с себя сонную одурь, вызванную седативными препаратами, но то, что с ним произошло и о чем предупредили нападавшие, четко сохранилось в той части мозга, которая отвечала за выживание.

Антоньета ничего обо всем этом не знала. Она была очень занята работой в бедных районах, где объясняла людям, “облагодетельствованным” президентом, что они стали жертвами манипуляций, что их обманывают, чтобы обеспечить себе побольше голосов, а на самом деле пользы от результатов такого голосования для венесуэльцев не будет никакой.

Неуемный президент Чавес объявил о созыве нового референдума. Теперь он задумал внести изменения в Конституцию, которые не оставят никаких временных ограничений для его пребывания у власти. И как всегда, кампанию, предшествовавшую референдуму, он вел самым агрессивным и противозаконным образом. Правда, вел весьма успешно.

Антоньете было трудно что-то противопоставить убеждениям людей, живших в страшной бедности. Нередко сторонники президента попросту прогоняли ее из своего района и даже закидывали камнями. Но она не сдавалась. И верила, что упорная работа принесет нужные плоды. Однако, увидев на больничной койке искалеченного Артуро, поняла, что потерпела сокрушительное поражение. Постепенно она выяснила, что и как именно с ним случилось, и заподозрила, а потом и пришла к уверенности, что варварскую расправу организовал ее отец.

Артуро, избегая долгих объяснений, твердил только одно: им надо расстаться. Другого выхода у них нет. Отношения, столько значившие для обоих, стали слишком опасными. Антоньета с горечью согласилась с доводами Артуро. Он был главной любовью всей ее жизни, лучшим другом, человеком, с которым они вместе мечтали о многих вещах. И теперь ей приходилось отказаться от него. По воле собственного отца. И хотя Антоньета не произносила этого вслух, она была убеждена: человек, причинивший столько горя другим, должен непременно заплатить за свои преступления. В жизни, вопреки всему, существует некое равновесие, думала Антоньета, и это можно считать гарантией того, что черные дела генерала не останутся безнаказанными. И она по мере сил поможет свершиться правосудию.