Меган Хорхенсен - Измена

Заметив несуразность, я хмыкнул. Подумал, что у меня перед Фуэнтесом есть преимущество – он-то узнает обо мне только после знакомства. Ему ещё надо запрос в свою контору домой делать о моих привычках, опыте, характере, слабых и сильных сторонах, а у меня его характеристика уже на столе! Вот только где он пропадал двадцать три года?

Мы понравились друг другу. Чем-то Виктор напоминал покойного Глеба. Возрастом. Сединой. Неравнодушием. Интересом к жизни.

Работали мы с Виктором не друг против друга, но взаимно помогая. Это тоже сблизило.

Сблизило и общее любопытство: обоим впервые пришлось работать вместе с вероятным противником, увидеть не абстрактного врага и коварную личность, а живого человека – усталого, в чём-то счастливого, в чём-то побитого жизнью.

То, что прислали именно Фуэнтеса, не удивило. В ЦРУ он работал большей частью с архивами и отжившими своё бумагами – по меньшей мере так явствовало из досье, присланного Эймсом. Для почти пенсионера Фуэнтеса хлопоты с процеживанием любезно предложенных нами папок были как раз тем, что надо – приятная работа, не связанная с нервотрёпкой.

Когда дело близилось к завершению, обе стороны вдруг приняли решение с передачей повременить – до следующих выборов. В девяносто шестом дела у обоих президентов обстояли настолько солидно, что мелкие подарочки значения не имели.

Мы с Виктором политическому решению вождей порадовались – мы что, не люди разве? – дело-то нам придётся на контроле держать, всё хлопот меньше на других участках.

И медленно, не торопясь, продолжали папку пополнять. Для этого регулярно встречались, так как переписке дело, разумеется, доверять не собирались.

Встречались, как правило, в Москве, чтобы без согласования ни один листок в Америку не попал. Пару раз устроили свидания за рубежами наших великих и могучих родин – однажды в Испании, второй раз в Таиланде. Особой необходимости в этом не было. Обычные уловки средних служащих с целью сэкономить отпускные. Я приезжал с Мари, Виктор – в одиночку.

Пока Мари загорала на пляже в Бланесе, под Барселоной, дрожа на пронизывающем каталонском ветру, или продиралась сквозь густые толпы туристов, почтительно разглядывающих изумрудного Будду в Бангкоке, я подсовывал Виктору очередные бумаги, найденные в каком-то областном архиве, а он, после пятиминутного изучения листка, глубокомысленно кивал и либо соглашался принять документ в дар, либо просил припрятать до лучших времён.

Затем мы с Мари продолжали отдых, один раз, впрочем, пообедав в Барселоне вместе с Виктором, представленным мною в качестве старинного приятеля, кубинского журналиста. Но Мари не интересовало, с кем я встречаюсь и с какой целью. Главное, чтобы человек аппетитно, со вкусом и толком поведал о самых привлекательных местных блюдах. Ну а посоветовать отведать какую-нибудь паэлью с макаронами вместо риса, да ещё приправленную особым кисло-сладким пряным соусом, – на это Виктор был мастак.

Понятия не имею, каким образом Виктор убеждал своих счетоводов в необходимости встречи в третьей стране, да ещё в разгар отпускного периода, – в конце концов, профессионал-разведчик любому бухгалтеру бруклинский мост продаст по выражению американцев.

Мне было ещё проще: «Довожу до вашего сведения, что американский партнёр потребовал встретиться в Паттайе, Таиланд. В Москву лететь отказался. Возможные причины – такие-то. Прошу разрешения на поездку в Таиланд сроком на неделю. Примерная смета расходов прилагается. Для обеспечения маскировки прошу разрешения взять с собой супругу, Марию Владимировну. Расходы на поездку супруги прилагаю к смете».

Начальство хмыкало, подозрительно качало головой, но всё же поездки утверждало, так как и сами начальники, бухгалтеры, адъютанты, секретарши, машинистки и прочие тоже поддавались соблазнам. Только на неделю лететь как-то подозрительно выглядит, командировка должна не меньше двух недель длиться (хотя дел-то там на день от силы), так что вот тебе две недели, лети, дорогой, защищай честь родины.

По возвращении писал отчёты, прятал отвергнутые Виктором бумажки, красиво скреплял оставшиеся и либо неторопливой рысцой бежал за очередными находками, либо решал обычные служебные дела, с Кеннеди никак не связанные.

В девяносто девятом году у нас на власть претендовал молодой, многообещающий, но никому не известный дядя, к тому же нелюбимый демократами за бесцельно прожитую жизнь (хотя и не сжигаемый позором за подленькое прошлое). У них президенту грозил импичмент за скромное умалчивание подробностей отношений с миловидной пухленькой практиканткой.

Любое лыко, усиливающее шаткие позиции лидеров, было в строку. Сорок архивных чемоданчиков (десятки папок с архивами) грозили сыграть положительную укрепляющую роль. С популярностью, завоёванной в ходе небольших победоносных войн где-нибудь в Югославии или Чечне, конечно, не сравнить, но в хозяйстве пригодится.

Поэтому архивы в девяносто девятом году торжественно поменяли хозяина. Наконец-то.

Стороны объявили, что российские спецслужбы передали США сорок папок архивных документов, связанных с делом президента Кеннеди. Было помпезно заявлено, что большая часть передаваемых материалов связана с жизнью Ли Харви Освальда в СССР. О чём идёт речь в меньшей части, широкой публике не рассказали. Но, в принципе, ничего особенного в документах не было и быть не могло. Всё опасное для нас отмёл я, а всё неприятное для них изъял Виктор. По праву профессионала.

Но и я профессионал. Потому отмечая в ходе работы интерес Виктора к бумажкам, на первый взгляд не представлявшим никакой опасности; наблюдая за цепким взглядом, останавливающимся на тех или иных фразах из донесений и журнальных вырезок; подсекая его ухмылку при виде какого-нибудь отчёта из Аргентины или Греции, убедился, что Глеб был прав: Виктор знал о деле Кеннеди гораздо больше, чем пытался показать.

И вопрос, где же он пропадал два десятка лет, становился ещё интереснее.

Нам всем присуща определённая «совковость», как бы ни брезговал я этим термином. Некоторые любят вставать в красивую позу и напыщенно заявлять, что де никогда Западу не поставить Россию на колени – будто Западу больше делать нечего, кроме мучительных и напряжённых раздумий бессонными ночами, как бы непокорную Россию на колени поставить. Другие истошно бьют себя кулаками в грудь, завывая об особой исторической, трансцендентальной миссии, выпавшей на долю «самой духовной державы».

В моём домике свои скрипучие ступеньки. Увидев впервые Виктора, я первым делом обратил внимание на выпуклый золотой перстень с печаткой, восприняв его как символ коррупции. Или по меньшей мере американской пошлости и безвкусицы. Гораздо позже понял, что довлеющие стереотипы чаще всего неприемлемы.