Меган Хорхенсен - Измена

Но никакая общественная система не может долго и стабильно существовать без реальной оппозиции. Только оппозиция может и обязана указывать власти на ошибки, контролировать действия, разносить в пух и прах планы и проекты, подглядывать, ловить за руку нечистых министров и разоблачать махинации. Без оппозиции система обречена.

Коммунистическая Россия относительно благополучно прошла через преисподнюю гражданской войны только благодаря тому, что каждое начинание одного из её вождей, стоявших в очевидной оппозиции друг к другу – Ленина и Троцкого, немедленно исследовалось соратником-соперником чуть ли не под лупой, разбиралось до последнего шурупчика. Проекты очищались от лишних, вредных и ошибочных идей. Оппозиция вовремя, не дожидаясь реакции внешнего противника, наносила удары по слабым пунктам, давала возможность их исправить, наладить взаимодействие. Как только система официальной оппозиции была отброшена, страна медленно, но неуклонно ускоряясь покатилась под откос. И если бы не войны, которые в зависимости от результата либо добивают раненую державу, либо задерживают её падение на десяток-другой лет, то коммунистам в стране не довелось бы отпраздновать и третье десятилетие у власти.

Сегодняшняя ситуация принципиально не отличается – наша цивилизация рухнет в ближайшие десятилетия без наличия оппозиции правящему слою, представленному властями США и России. Рухнет либо под собственной тяжестью, либо под напором внешнего врага, не приемлющего наши устои.

Государства-вассалы в Европе, Латинской Америке, Африке приниматься в расчёт не могут. Их попытки противостояния диктату, объединения, создания собственных конгломератов настолько робки и тягучи, что на роль второго полюса они не смогут претендовать ещё десятки лет. А к тому времени некому будет оппонировать.

Виктор понимал, что в роли оппозиции должна выступить не мусульманская Азия во главе с Китаем. Если речь идёт об оппозиции официальной, цивилизованной, порядочной, честолюбивой, но не желающей гибели сложившихся традиций, а наоборот, стремящейся обеспечить и ускорить развитие нашего мира.

И Виктор понимал, что его чемоданчик с корешками квитанций, копиями отчётов, фотографиями, дискетами, подписями знаменитых персонажей под приказами, фамилиями действующих лиц и исполнителей, магнитофонными лентами и прочим, и прочим, и прочим, – его чемоданчик – это мощнейшее оружие, способное точечным ударом разрушить завесу ислама, опускающуюся на Землю и незаметно её поглощающую.

Совершил ли Виктор измену, приняв решение о передаче папки в Китай?

С точки зрения лиц, на которых лежит ответственность за сегодняшние Соединённые Штаты, несомненно. Ведь страна незамедлительно станет объектом шантажа, будет вынуждена покорно следовать указаниям с Востока, соизмерять свои действия с возможной реакцией Пекина.

С точки зрения долговременных интересов всего мира – нет, это не измена. Это единственный непреложный шаг, спасающий цивилизацию, позволяющий исключить в будущем ошибки державы, не имеющей внешней оппозиции, а потому совершающей катастрофические промахи.

Изменяю ли я, не отдав документы начальству? Наверно, в ответе применимы те же критерии, что и в оценке решения Виктора. С одной лишь разницей. Виктора не волновало личное будущее: близких и любимых у него не оставалось. Никого. В отличие от меня.

Среди груды переданных Виктором материалов есть и письменные наброски. Мемуары, иначе не назвать. Литературная их ценность близка к нулю, по-моему.

Патетические подзаголовки «Мафия и прокурор», «Тело президента». Слащавость рыданий над любимым президентом. Нескрываемая, бездоказательная нелюбовь к президентской жёнушке. Излишние подробности мелких житейских треволнений, умалчивание (по забывчивости либо намеренно) важных деталей, не позволяющих воспроизвести картину целиком.

Но мемуары просто-таки кричали об измене. Измене, холодно свершённой тем ноябрьским днём шестьдесят третьего года. Измене, оправдываемой при бесстрастном анализе, но остающейся изменой.

Просмотрев мемуары, я пожал плечами: типичная пенсионерская словоохотливость.

Искренний рассказ о делах минувших дней, никому не интересных, кроме десятка историков.

Но старческим маразмом Виктор не страдал. Поэтому я и листал страницы, заполненные стандартным компьютерным шрифтом иногда по-испански, иногда по-английски – в зависимости от настроения Фуэнтеса, что ли?

Приступил к чтению с безразличием, но с первой же страницы заинтересовался: «Моё сотрудничество с ЦРУ началось в шестидесятом году, когда стало ясно, что Фидель Кастро изменил идеалам демократии и переметнулся к коммунистам. Я готовил подпольные ячейки, переправлял оружие, высаживался в апрельском десанте шестьдесят первого года на Плайя-Хирон. Затем принял участие в программе «Мангуста», утверждённой лично Джоном Кеннеди. Считалось, что «Мангуста» разрабатывается для свержения режима Кастро, поэтому действовал я с энтузиазмом и огоньком. Работал под руководством Эдварда Лансдейла в группе оперативного планирования, затем стал одним из первых бойцов спецотряда ЦРУ, созданного под началом Уильяма Харви для выполнения конкретных задач. К середине шестьдесят третьего года стало очевидно, что Кеннеди избавляться от Кастро не собирается, поэтому я попросил о переводе в другой отдел. Но к концу года я всё ещё занимался контролем за деятельностью сторонников Кастро на территории США, – как правило, это были экзальтированные особи, ничего в политике не соображающие и восхищённые лишь бородой знойного Фиделя.

Предисловие Вадима Шмакова: «Я уже упомянул, что Виктор Фуэнтес увлекается цветастыми, пафосными фразами. В личном общении тоже чувствовалась склонность к снисходительным поучениям, урокам жизни, которые старый матёрый волк соизволил преподать юным оболтусам. Отношу эти черты характера к его происхождению. Всю жизнь Виктору приходилось подавлять латинскую импульсивность и горячность. Как следствие, подавляемые инстинкты вылились во внешнюю пренебрежительность с примесью барского тщеславия. Тем не менее Виктору можно было доверять гораздо больше, чем многим из моих коллег, с кем я проработал плечом к плечу долгие годы в одной конторе. Кроме Мари и Глеба Сергеевича, не знаю другого человека, которого можно было бы сравнить с Виктором по надёжности.