Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров [publisher: 1С-Паблишинг]

– Ну-с, Пётр Николаевич, значит, мы с тобой всё обговорили, всё прикинули. С нашими предъявлениями господину Эномото определился?

– Точно так, ваше сиятельство! – Стремоухов с готовностью раскрыл бювар, наполненный вырезками из иностранных газет с многочисленными пометками на полях.

– Верю, верю, не усердствуй! – кивнул Горчаков. – В шифровальный департамент заходил? К Долматову?

– С самого утра, Александр Михайлович! Жалуется господин тайный советник на нашего японского друга, – Стремоухов позволил себе коротко усмехнуться. – Только шесть депеш и отправил в Японию господин Эномото за всё время пребывания в Петербурге. И все шесть – открытым текстом, без шифровки: доложил о прибытии, сообщил согласованный с нами график переговоров и результаты по каждому раунду, очень лаконично. Довожу, мол, до вашего сведения, что предложенный нами вариант решения не вызвал интереса у российской стороны. Одна депеша была посвящена весьма дружескому приёму, оказанному Эномото нашим государем. Рапортовал о внимании к его персоне, доложил о приглашении государя императора посетить Кронштадт. Две недели назад посол отправил со специальным курьером в Японское министерство внешних связей пакет с письменным, надо полагать, отчётом о ходе переговоров. Но это дело весьма обычное…

– Значит, ничего особенного…

– Если не считать весьма любопытной депеши, отправленной недавно из Парижа секретарём японского посольства, господином Асикага. Я уже докладывал, ваше сиятельство, что неделю назад господин Асикага выехал временно из России в деловую поездку в Антверпен. Как было заявлено – в голландские корабельные доки, для решения текущих вопросов строительства там броненосца для нужд Японии. Однако наблюдение показало, что Асикага, не задерживаясь в Голландии, проследовал в Париж и провёл там несколько дней, откуда и отправил странную депешу – но в не Токио, а в Кагосиму, какому-то торговцу тканями.

– Так-так-так… И что же там?

– С виду самый обычный отчёт торгового агента – что-то там закуплено. Долматов, кстати, на всякий случай попросил наше консульство в Японии навести об этом торговце из Кагосимы осторожные справки. Ответа пока нет – но вот из Парижа сообщили любопытные вещи, Александр Михайлович! При установлении там наблюдения за господином Асикага французские сыщики обнаружили, что наблюдение за ним уже было установлено и велось!

– Что за чертовщина? Кем установлено?

– Сие выяснить не удалось, Александр Михайлович! – развёл руками Стремоухов. – Французы, установив факт наблюдения, вообразили, что наше Заграничное охранное отделение, не доверяя в полной мере им, просто страхуется. И наблюдали за Асикага не плотно, как говорят профессионалы. Для проформы, видимо.

– Поездку этого господина в Париж надо до конца разъяснить, Пётр Николаевич! – приказал Горчаков, снова доставая брегет и прозванивая время. – Может, там и вправду ерунда – вроде той суеты с пошивом мундира, которая нас весной, ежели помнишь, сна лишила. А может, и что посерьёзнее – разобраться надо! А сейчас ступай, без двух минут полдень уже!

– Сильно на японца давить не надо, как мы и говорили, – придерживая директора под руку, на ходу заканчивал поучения Горчаков. – Но и кота за хвост тянуть не позволяй! Вишь ты, хитрецы какие: предложили нам переговоры по Сахалину в Петербурге проводить. Как будто нам непонятно – что сие есть только ещё один способ затягивания процесса! Ты, Пётр Николаевич, так при случае этому Эномото и дай понять: знаем, мол, отчего не вблизи спорной территории дебаты вокруг неё разводить задумали, господа! Ну, с Богом!

Служитель распахнул перед Стремоуховым обе половинки высоких дверей в переговорную залу. Проходя мимо, директор Азиатского департамента отметил, что практически одновременно через двери на противоположном конце зала туда неспешным шагом заходит Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии вице-адмирал Эномото Такэаки.

Стороны обменялись церемонными приветствиями, и директор Азиатского департамента пригласил посла занять место за обширным столом напротив себя. Рядом с Эномото сел переводчик Уратаро Сига, слева от Стремоухова занял место секретарь департамента Мартов. Министерский протоколист со своей кипой бумаг неслышно занял столик в углу зала, под развесистыми пальмами в кадках.

Предваряя официальное начало раунда, Стремоухов с дружеской улыбкой поинтересовался у японцев условиями их пребывания в Северной столице России, самочувствием его высокопревосходительства посла. Получив исчерпывающие ответы с благодарностью за создание для японской миссии всех необходимых условий для работы и отдыха, Стремоухов чуть уменьшил градус широкой улыбки и, взявшись уже за свою папку, спросил:

– Не получал ли господин вице-адмирал за время, истекшее с предыдущего раунда переговоров, каких-либо сведений и указаний от правительства Японии относительно позиции японской стороны по вопросу территориального размежевания острова Сахалин?

Вопрос, что называется, был «на засыпку». Установленный в японском посольстве телеграфный аппарат для оперативной связи с Японией был под негласным контролем инженеров-связистов русского МИДа. И, получи японцы какую-либо депешу, её копия тотчас очутилась бы на столе у начальника секретного департамента министерства Долматова. Могли министерские телеграфисты и перехватывать отправляемые депеши. Единственным посланием из японского посольства на родину после предыдущего раунда был подробный отчёт вице-адмирала Эномото о визите в Кронштадт, совершенном по приглашению русского императора и в его же присутствии.

За неимением прочего, дешифровальщики Долматова изучили телеграфный отчёт японского посла вдоль и поперёк, дотошно сравнив изложенную в депеше программу поездки с протоколом визита государя императора. Однако никаких расхождений и несоответствий, могущих в иных случаях быть источником для сокрытия в текстах тайных сведений и знаков, обнаружено не было.

Скудость дипломатической переписки вице-адмирала Эномото доводила секретчиков российского МИДа едва не до исступления. Все прочие дипломатические миссии, аккредитованные в Петербурге, вели себя как люди: ежедневно принимали и отправляли до десятка и более телеграфных депеш, вели интенсивный обмен почтовыми посланиями, отправляли и принимали специальных курьеров. Почти вся масса этих посланий была зашифрована – но это, как говаривал шеф шифровального департамента, «только перчику в пресную жизнь добавляло». Перехватывалась и перлюстрировалась дипломатическая почта, с голубых конвертов коей не спускали глаз матёрые дипкурьеры. Обычной международной практикой во второй половине XIX стали подкупы курьеров, продажа и перепродажа секретных кодов к самым мудрёным шифрам.