Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

Стояла чудесная погода, пропитанная свежестью едва распустившейся листвы. Казалось, город насквозь пропах липовой смолой и цветами сирени. Небесная высь оглашалась беспечным писком стрижей, чертивших стрелы в синей, бездонной дали. Шум моторов, голоса прохожих, топот марширующих сапог звучали в вечернем воздухе как-то по-особенному гулко. Всё как будто замедлилось, притихло, покрылось налетом лени и томного предвкушения неведомой радости.

Давали «Разбойников». Хартман заказал двухместную ложу, изолированную от окружающих, в которой можно было говорить, никому не мешая. Зал не был полон, и даже в партере хватало свободных мест. В ложе его уже дожидался только прибывший из Стокгольма Юнас Виклунд, совладелец фармацевтической компании, которая выросла на поставках в рейх антисептиков и перевязочных средств. Кроме того, Виклунд был племянником Андерсона, который не любил приезжать в Берлин, и Виклунд, имея долю в отеле, принял на себя эту обязанность.

— Меня поражает, Франс, стойкость берлинцев, — сказал Виклунд. — Играть Шиллера, когда вокруг рвутся бомбы, — это дорогого стоит. Между прочим, вы не заметили, предусмотрены тут аварийные выходы на случай, если они начнут рваться?

— Не волнуйтесь, Юнас, — улыбнулся Хартман, — здесь крепкие дубовые кресла. В крайнем случае, спрячемся под них.

Зал постепенно затих. Погас свет, раздвинулся занавес. На сцене в декорациях замка Мооров, одетые в кожаные костюмы, символизирующие Средневековье, стояли двое — старый граф фон Моор и его сын Франц.

— Здоровы ли вы, отец?

— Здоров, мой сын. Ты что-то хотел мне сказать?

— Почта пришла. Письмо из Лейпцига от нашего стряпчего…

— Кстати, о Лейпциге, — тихо сказал Хартман, слегка наклонясь к Виклунду. — Вам что-нибудь говорит фамилия Шварц? Эрвин Шварц?

Виклунд отрицательно покачал головой.

— Он англичанин. Во всяком случае, называет себя англичанином.

— Почему вы говорите о нем?

— Он знает пароль. Вышел на наших людей и хочет встречи через неделю. Говорит, что остался один и без связи. Служит в Имперской палате печати, кажется, переводчиком… Хотя нет, он курирует группу переводчиков. Сказал, что располагает прямым контактом в лейпцигской лаборатории Гейзенберга.

— Это интересно. — Виклунд закурил. Он слышал фамилию Шварц, догадывался, что под ней скрывается агент «Интеллидженс сервис». Ему также было известно, что в Лейпциге оголилась сеть. Однако, поразмыслив, он не стал говорить об этом Хартману, так как любые сведения из лаборатории Гейзенберга стоили риска, за них заплаченного. Политический вес такой информации равнялся национальной независимости, а потому, затянувшись, Виклунд тихо произнес: — Но будьте осторожны. Я наведу справки.

— Хорошо. Я встречусь с ним через неделю.

Став посредником между СИС и Хартманом, Юнас Виклунд не взял на себя функции завербованного агента, оставаясь гражданином своей страны и штатным сотрудником шведской Службы госбезопасности, о чем англичане могли догадываться. В СИС внимательно относились к любому каналу связи, к тому же Хартман до какого-то момента был человеком Виклунда. И хотя можно было предположить, что часть информации сливается шведам, приходилось доверять. Данные по урану намывались, как золотой песок на приисках, и направлялись Виклундом по двум адресам — в Лондон и в Стокгольм.

— Мои доверители, — тихо говорил Хартман, тщательно подбирая слова, — не верят в успех операции «Цитадель». Того же мнения в разной степени придерживается и генералитет вермахта. Советам удалось наладить военное производство за Уралом, мы не пробились к кавказской нефти, поэтому нет смысла рассчитывать на то, что русские истощатся в схватке на орловско-курском рубеже. Спросите у ваших друзей, хотят ли они после победы над Германией увидеть на своих границах сильного, озлобленного, вооруженного до зубов русского медведя?

Виклунд, казалось, увлекся действием. Он неотрывно смотрел на сцену, где слишком толстый для этой роли Франц изъяснялся в любви несколько перезрелой Амалии.

— Вы сказали «мы». — Светлые усы Виклунда приподнялись в улыбке.

— Да, мы, — вздохнул Хартман. — Ведь я немец, хоть и наполовину. И моя страна ведет войну.

Виклунд сочувственно кивнул:

— И что же ваши доверители могут предложить на сей раз?

— В том случае, если будет найдено понимание между ними и теми, кого представляете вы, патриоты Германии сделают все, чтобы вермахт развернулся против Гитлера и СС. Разумеется, речь не идет о таких людях, как Кейтель, Йодль и им подобных. При соблюдении определенных условий можно нейтрализовать Кессельринга и открыть Сардинию. Такая же история с Лёром в Греции. Насколько я понимаю, именно эти направления наиболее чувствительны для союзников сегодня.

— Кессельринг не поддастся шантажу.

— Значит, будет другой. Абвер — очень сильная организация.

— А что дальше?

— Все, что угодно: переворот, ликвидация, арест. Но результат один — концентрация военной мощи на Востоке. При нейтралитете Англии и США консолидированный германский кулак обрушится на Советскую Россию и поставит ее на колени. В этом случае можно будет рассчитывать на поддержку Японии. А это уже война на два фронта. Без союзников русским не устоять. Разве не этого желает мистер Черчилль?

— А гарантии? Какие гарантии даст новая Германия?

— О гарантиях можно поговорить позже. Вы же понимаете, это движение в обе стороны. Моим доверителям тоже нужны определенные гарантии.

— О, да, конечно. — Виклунд дружелюбно похлопал Хартмана по плечу. — И о каких гарантиях идет речь в данном случае?

— Это предмет отдельного разговора. Но есть одно условие, не подлежащее сомнению: независимость нового руководства должны быть обеспечена. Все остальное допускает компромисс.

— Вы должны назвать хотя бы одну фамилию.

— Хорошо… Зондерфюрер фон Донаньи.

— Угу, — кивнул Виклунд. — Штаб Канариса?

На сцене Косинский надрывно рассказывал о своей любви к Амалии. Помолчав пару минут, Виклунд сказал:

— У Канариса масса возможностей вести диалог за пределами рейха…

— А вы ему верите?

Вопрос Хартмана повис в воздухе.

— На Канариса рассчитывать не приходится, — пояснил Хартман. — Он нерешителен, чувство долга в нем сильнее чувства справедливости. Есть более надежные люди.

— У них есть влияние?

— Несомненно, — заверил Хартман и сразу добавил: — Впрочем, адмирал в курсе моей миссии.

— Франс, мы знакомы много лет. — Усы Виклунда опять поползли вверх. — Вам я безоговорочно верю. Но на дворе уже сорок третий. А люди Канариса по-прежнему много говорят, да мало что делают. У моих друзей создается впечатление, что их ресурс весьма и весьма ограничен.