Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

В группе, идущей по залитой солнцем, пустынной площади в сторону бывшей лаборатории Дибнера, черным пятном выделялся мундир оберфюрера Шелленберга; можно было подумать, что именно для такого впечатления он и надел подзабытую уже форму СС, с начала войны лишь изредка мелькавшую на официальных мероприятиях. На самом деле Шелленбергу просто нравился этот тип черно-белого обмундирования, хорошо смотревшегося на его ладной фигуре, и он использовал любую возможность, чтобы покрасоваться в нем, тем более что на представляющем абвер капитане-цур-зее Глобовице, как на заборе, висел мышиного цвета полевой китель почему-то сухопутных войск, что визуально оттеняло ведомственную конкуренцию в пользу СД.

Помимо Шелленберга и Глобовица здесь можно было видеть фон Краббе из 3-го управления РСХА, штурмбаннфюрера Майера, директора по физическим исследованиям Института кайзера Вильгельма в Далеме Курта Дибнера, руководителя куммерсдорфского Центра профессора Абрахама Эзау, приехавшего из Лейпцига профессора фон Вайцзеккера, создателя установки для обогащения урана доктора Эриха Багге из группы Дибнера, а также руководителей отдельных направлений по разработке урановых боезапасов. Должен был быть еще представитель Геринга, но он не явился.

— Боюсь, все-таки придется переносить лабораторию Хартека во Фрайбург, — озабоченно говорил Эзау, прихватывая за рукав Глобовица. — Бомбежки. Невозможно работать. А между тем метод разделения изотопов центрифугированием требует доводки. Вот и теряем время.

— Слышал, в «Аншютц» над этим уже колдуют, — сказал Дибнер.

— Я доложу адмиралу, — заверил Глобовиц. Его привлекли к этой теме недавно, и, по правде сказать, он не успел в ней освоиться.

Впереди, рядом с Шелленбергом, такой же легкой походкой, оживленно переговариваясь, шагал профессор Вернер Гейзенберг. Удивительное внешнее сходство наводило на мысль, что оба слеплены из одного теста. Стояла необыкновенная тишина, даже птиц не было слышно, и стук каблуков об асфальт резонировал в воздухе.

— Пусть даже все эти блоки вдруг будут захвачены врагом, никому не дано понять целое: они увидят лишь звено большого эксперимента — например, герметичный блок, вытяжную систему. Но они не смогут понять его истинное назначение, полагая, что мы либо зашли в тупик, либо до сих пор возимся с сепаратором или, в лучшем случае, все еще эксперементируем с котлами, — скороговоркой сыпал Гейзенберг, и естественная, мальчишеская улыбка не сползала с его губ. — Это относится практически к любому объекту, даже к реальному заводу по обогащению урана. — Он вдруг прыснул со смеху. — Могу себе представить физиономию Бора, если он узнает о моих разногласиях с Дибнером. Больше дрязг, больше пустых слов! Пусть все перегрызутся между собой! Вы молодец, — Не забудьте завтра сказать об этом рейхсфюреру, — отреагировал Шелленберг. — Ему приятно будет узнать, что в рейхе сохранилось вольтерьянство. Вообще говоря, у вас набралась отличная коллекция слухов и сплетен, но важно самим в них не запутаться.

— Или самим в них не поверить.

Они рассмеялись.

— Как ваше плечо? — неожиданно спросил Шелленберг.

— Что? Плечо? Ах, это… Откуда вы знаете? — Действительно, три дня назад, вешая в своем доме гардины, он упал и слегка повредил плечо.

Шелленберг не ответил и сразу заговорил о другом:

— Мне бы хотелось, дорогой Вернер, чтобы рейхсфюрер увидел положение дел таким, какое оно есть, без прикрас. Ему нужно понимать, что на создание бомбы уйдет время. Год, если я не ошибаюсь? Но и излишне драматизировать, разумеется, не следует.

— Конечно, оберфюрер. А вы парадоксальны, — засмеялся Гейзенберг. Он внезапно замер на месте и повернулся к идущим следом за ними. — Нет, нет, это, конечно, хорошо, что вам так кажется, — обратился он к Глобовицу, который выразил Эзау сомнение в том, что пригодное к использованию оружие массового поражения может не появиться в обозримой перспективе, поскольку досконально не изучен процесс управляемой ядерной реакции. — Значит, мы хорошо маскируемся. Однако реальность не такая удручающая, как вы думаете. — Он сдвинул на затылок пижонскую широкополую шляпу. — Есть у кого-нибудь мел?

— Да, у меня, — полез в карман Вайцзеккер. — Возьмите, пожалуйста.

— Спасибо, коллега.

Гейзенберг присел на корточки и принялся чертить мелом на асфальте.

— Вот смотрите. Представьте себе кусок металла, примерно такой. Это — уран-235, если изготовить его в большом количестве. Что произойдет? Правильно, внутри начнется размножение нейтронов, причем в таком безумном объеме, что они не будут успевать покидать его поверхность. За долю секунды большая часть вещества расщепится и высвободит невероятную массу энергии. Бах! — Он изобразил взрыв. — А теперь подумайте: что, если всю эту энергию вместить в некую замкнутую оболочку? Для простоты восприятия пусть это будет металлический снаряд. — Он сделал выразительную паузу и заключил: — Вот вам бомба.

Он встал, вернул Вайцзеккеру мел, отряхнул ладони и обезоруживающе улыбнулся.

— И какого она может быть размера? — поинтересовался Глобовиц.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Гейзенберг. — Может, с мяч. Баскетбольный. А может, с двухэтажный дом.

— Так в чем же проблема? — удивился Глобовиц.

— В самой малости. Как получить такое количество урана-235, чтобы запихнуть его в баскетбольный мяч? Или — в двухэтажный дом? Если это будет дом, то стены выдержат цепную реакцию, но никакой бомбардировщик его не поднимет. А если мяч, то оболочка разлетится еще до начала реакции. Как добиться, чтобы инициирующий заряд не дробил урановую начинку, а трамбовал ее в плотную массу? Много задач, господин капитан. Потому-то Пауль Хартек испытывает ультрацентрифугу, Отто Ган исследует расщепление ядра, Карл Клузиус ищет способы разделения изотопов, Вальтер Боте занимается бетатронами, Курт Дибнер пытается завести «урановую машину» и так далее. — Гейзенберг подошел к Глобовицу и положил ему руку на плечо. — И вся эта слаженная работа, господин капитан-цур-зее, направлена к решению одной задачи — сделать оружие, которое надежно защитит нашу Германию от новой версальской катастрофы. Идемте. Вы всё увидите сами.

— Не опасно оставлять на асфальте такие рисунки? — спросил Глобовиц.

— Ну, если только кто-то сфотографирует их из стратосферы, — рассмеялся Гейзенберг. — Но ни таких самолетов, ни таких фотоаппаратов пока не изобрели. — Он повернулся к Шелленбергу: — Или я чего-то не знаю?

Оберфюрер сделал незаметный знак Майеру, и все двинулись дальше. Гейзенберг с оберфюрером немного подотстали. Неожиданно Гейзенберг остановился, удержав за руку своего спутника. Тень мучительной скорби упала на его лицо. Он буквально впился в глаза Шелленберга.