Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Из-за карт парень уже влип в переделку. Я взял его на работу, чтобы этого больше не было. А ты, как паук, тащишь его обратно.

— Брось, Франс. — Джорджи сунул сигару в рот и глубоко затянулся. — Каждый тонет сам по себе. Мы с ним родственны только в этом.

Джорджи хотел было сказать, что на днях застукал Отто подглядывающим за кабинетом Хартмана, когда оттуда выходил молодой блондин в форме унтерштурмфюрера, но передумал, решив, что это пустяки.

Сидя за рабочим столом в своем кабинете, Хартман в сотый раз прокручивал в памяти последний разговор с Шелленбергом, в котором тот несколько туманно обозначил свои намерения в ответ на запрос тех структур, что стояли за Виклундом. Хартман всегда держал в уме фразу, сказанную Гесслицем: «Центр не интересуют наши соображения. От нас ждут точных данных». Он откинулся в кресле, заломил руки за голову и положил ноги на стол.

Как и раньше, они встретились в служебной квартире на Инвалиденштрассе один на один. Шелленберг имел озабоченный вид, совсем не шутил, привычная улыбка ни разу не появилась на его губах. Он сам сварил кофе в большой турке, чтобы хватило на несколько чашек, и поставил ее над горящей свечой.

— Как вы считаете, — спросил Шелленберг, — они действительно думают, что через Эбеля могут выйти на меня?

— Во всяком случае, они готовы попробовать.

— А не решат ли они, что мы подставляем Эбеля?

— Всё может быть. Но не думаю. Это — правдоподобно. Заручившись вашей заинтересованностью, Эбель предлагает мне выйти на вас. Я ведь все-таки из СД. Когда через меня они получат прямой контакт с вами, тогда и станут анализировать — с учетом того, конечно, что вы им дадите. К тому же Эбель работает в узком сегменте научных задач. Он сольет всё, что знает. И будет не нужен.

— Хорошо. — Шелленберг отпил кофе и глубоко затянулся сигаретой. — Тогда получается, это они подставляют Эбеля?

— Нет, — покачал головой Хартман. — Они подставляют меня. И это нормально. Еще раз: тема, о которой идет речь, настолько важна, что, если, контактируя с вами, они получат реальную информацию, которую можно проверить, диалог будет продолжен при любых вводных. Но только по урановой теме. Ваш вес дорогого стоит.

Шелленберг долго молчал. Потом спросил:

— Но почему они должны будут поверить, что с моей стороны это не игра? Только лишь потому, что я вас сразу не арестовал?

— Моя персона тут ни при чем. Они поверят вам хотя бы потому, что у них на руках важный козырь. Им известно о ваших контактах с представителем американской разведки Хьюиттом в Стокгольме, которому вы предлагали партнерство.

Хартман сказал это, чтобы побудить Шелленберга к действию. Никто — ни Виклунд, ни резидент СИС — не передавал ему эту информацию. Она поступила к нему из Москвы. И открыв ее, Хартман отрезал себе перспективу — ликвидация таких свидетелей была делом времени.

Шелленберг никак не отреагировал на слова Хартмана, будто не услышал их, и заметил, не меняя тональности в голосе:

— Помимо прочего, они могут решить, что вы — двойной агент.

— Могут, — согласился Хартман. — Я это согласовываю с ними. Понимаете, всё будет зависеть от качества информации, которая пойдет либо через меня, либо… через иные каналы. Что ни делай, но до определенного момента это и будет выглядеть как игра. А после … там будет ваша очередь сдавать карты.

Они говорили еще какое-то время. Наконец, Шелленберг выдохнул, загасил недокуренную сигарету и поднялся.

— Как канал оперативного диалога, это любопытно, — усталым тенором промурлыкал он. — Передайте Виклунду, что Эбель говорил со мной и что я его услышал. — Он остановил на Хартмане изучающий взгляд и добавил: — Будьте предельно, предельно аккуратны, Хартман… Да вы и сами все отлично понимаете.

С улицы понесся вой сирен. Шелленберг поднялся, подошел к зеркалу возле входной двери и, глянув в него, поправил галстук.

— Благодарите Бога, — сказал он на прощание, — что Гитлер не стал сокращать время между сигналом воздушной тревоги и налетом. Об этом его просил Шпеер, чтобы рабочие на оборонных предприятиях не разбегались слишком рано.

Хартман полулежал в кресле, курил сигару, подаренную ему Шелленбергом, и пускал в воздух кольца из дыма. Проанализировав свой диалог с шефом СД, то, как он говорил, жестикулировал, слушал, Хартман пришел к убеждению, что Шелленберг решил начать сепаратные переговоры с Западом, используя в качестве аргумента реализацию урановой программы рейха. Скорее всего он действовал под «крышей» Гиммлера, а это значит, что СС пробило стену недопонимания с союзниками Сталина.

Раздался телефонный звонок. Учтивый голос портье доложил:

— Господин Хартман, в холле вас ожидает посетитель.

Спустившись вниз, Хартман издали поймал взгляд портье, который указал ему на невысокого, сутулого, лысоватого человека в старомодном коричневом костюме, который скромно провалился в кресло в самом дальнем углу зала. Энергичной походкой Хартман подошел к нему.

— Добрый день. Могу я вам чем-то помочь?

Незнакомец не встал, не изменил позы, но приветливо улыбнулся и показал на место рядом с собой.

— Можете, господин Хартман. Присядьте, пожалуйста, прошу вас.

Хартман сел и остановил на нем вопросительный взгляд.

— Шольц. Гестапо, — с какой-то грустной интонацией представился тот. — Давненько хотел с вами познакомиться.

— Вот как? — вскинул брови Хартман.

— Но, знаете, всегда требуется повод, чтобы не выглядеть навязчивым.

— Надо понимать, вы его нашли?

— Да. — Поджав губы, Шольц достал из портфеля тонкую папку. — Вернее будет сказать, повод нашел меня сам. Вы же сейчас работаете с оберфюрером Шелленбергом?

Хартман жестом прервал его, покрутил пальцем возле уха, предупредив таким образом о прослушке, и указал на двери, ведущие в сад.

— Давайте пересядем, господин Хартман, — догадавшись, подхватил Шольц. — Здесь слишком душно. Такое лето в этом году, от жары спасу нет.

По пути в сад Шольц успел высказать Хартману свои соображения насчет выращивания чайных роз в городе.

— У вас, видно, нет чайных роз. Если надумаете завести, помните: они не любят холода, на зиму их обязательно нужно обрезать, прикапывать, а то и накрывать.

— Должно быть, у вас большой опыт, — польстил ему Хартман.

— Маленький садик в Кёпенике, — расплылся в виноватой улыбке Шольц. — Только розы. Посадите, не пожалеете.

Они расположились на двух стоящих друг против друга скамьях под легким навесом из дикого винограда. Шольц мысленно оценил предусмотрительность Хартмана. Он вынул из папки лист бумаги.

— Скажите, не попадался ли вам на глаза вот этот текст? К сожалению, мы располагаем лишь фрагментами, но, может, вы его узнаёте?