Кемель Токаев - Не жалея жизни

— В вашем высказывании есть определенная недоговоренность, уважаемый мистер Джекоб, — сказала Сауле, все еще скованная тяжестью пристального взгляда туриста, но чувствующая и необходимость высказаться. — Короче говоря, вы прибыли в Советскую Азию, в Казахстан, как на землю, еще не цивилизованную. Мне не впервые приходится сталкиваться с подобной точкой зрения, как не впервые приходится сожалеть о том, что ваша пропаганда, ваши институты, неоднократно сами обещавшие честно и толково знакомить со всем тем, что есть и существует в Советском Союзе, по непонятным причинам не замечают…

— Позвольте прервать вас, очаровательная мисс Сауле, — хладнокровно возразил мистер Козел. — Ваши многочисленные подозрения вовсе не столь сильно усугубляют вину западной цивилизации, как вам кажется. Но как избавиться от непонимания, как преодолеть его — вот в чем вопрос! Именно непонимание одного человека другим, одного государства — другим, одной цивилизации — другой кажется мне страшным грехом. Достоинства вашей цивилизации… Впрочем, я не совсем убежден, что она вполне может сравняться с западной.

— Ах, вот как! — рассердилась Сауле. — Вы все время подходите к советской культуре, как к чему-то несовершенному, несвершившемуся, более того, иной раз, как к ребенку, которого непозволительные шалости запели чересчур далеко, но которого еще можно исправить поучениями.

— Вы не совсем правы, — еле-еле успел вставить мистер Козел, — кому же не известно, что в прошлом…

— Вот-вот. Вы отчасти готовы признать в советской культуре определенную преемственность от великой русской культуры… Но опять-таки предпочитаете создавать миф об отклонениях. О нежелательных отклонениях.

Мистер Козел сделал протестующее движение, но ничего не сказал. Сауле продолжала:

— К тому, что создано Советской страной, необходимо подходить с той же степенью осторожности, почтительной внимательности и терпеливо-решительного созерцания, с которыми мы обращаемся, например, с самыми древними культурами… Современная культура, творимая в нашей стране, не менее возвышенна и велика, имеет не меньшее значение для будущих судеб человечества, чем в свое время культура и духовная интенсивность античного Египта или Древней Греции…

— Вы прекрасный и очаровательный пропагандист, дорогая мисс Сауле, — сказал мистер Козел, еле заметным кивком головы благодаря за неожиданную лекцию при утренней трапезе.

Но Сауле не собиралась успокаиваться:

— Новая ошибка, по своему статусу ничуть не отличающаяся от прежней! Мы объясняем, а вам кажется, что мы пытаемся вас переубедить, мы сообщаем, а вам кажется, что мы нарочно подбираем информацию.

— Русская культура, может быть, и имеет некие точки соприкосновения с тем, что вы говорите, но, скажем, казахская культура совершенно неизвестна на Западе.

— Вот результат неосведомленности. Казахская культура прекрасна. И миру рано или поздно станет ясно, как она прекрасна, самобытна. У русской культуры есть замечательная черта: полное отсутствие региональной замкнутости, полная открытость и стремление вобрать в себя и подарить миру многое, что оставалось неизвестным долгие годы. Есть у меня подруга — русская поэтесса. Она, например, заинтересовалась судьбой и стихами Махамбета…

— Одну минуточку, одну минуточку, дорогая мисс Сауле, — спохватился мистер Козел и достал из внутреннего кармана пиджака небольшую записную книжку в красно-коричневом переплете с тисненой головой совы — символом мудрости. Незнакомое имя было аккуратно вписано в записную книжку, на отдельной чистой странице.

— Итак, Махамбет… Представьте себе серебристую степь с весенними алыми брызгами тюльпанов, с белыми войлочными шлемообразными буграми казахских юрт, представьте себе бесчисленные конские табуны, жизнь под солнцем и звездами… И восстание, потому что жил в казахской степи человек, чья свободолюбивая душа сопротивлялась средневековым заветам. Судьба Махамбета Утемисова не менее поразительна, чем судьба Франсуа Вийона. Бунтарь, человек необычайно острого зрения, духовной несгибаемости, героического склада души!..

— Вы напоминаете мне, мисс Сауле, — с нескрываемым скептицизмом заметил мистер Козел, — некоторых наших поклонников Востока. Они призывают заменить европоцентризм поклонением всему азиатскому. Это стало чрезвычайно модно, и ворованные бронзовые истуканы, изображающие Будду, тайком вывезенные из Лаоса, Камбоджи, Непала, переполняют домашние хранилища наших миллионеров и миллиардеров.

Сауле расценила это замечание, как нежелание дальше разговаривать, и сухо произнесла:

— Впрочем, нам пора обговорить программу вашего пребывания в Алма-Ате…

Но здесь в голосе мистера Джекоба появились также и сухость, и торжественность:

— Очаровательная мисс Сауле! Только моя любознательность, которую, к сожалению, ограничивает и сдерживает мое пошатнувшееся здоровье, заставила меня предпринять путешествие, путешествие в страну, столь отдаленную от Америки. Однако далекое странствование не прошло для меня бесследно: мои силы нуждаются в восстановлении. Полагаю необходимым на некоторое время отложить наше дальнейшее общение, пока вы свободны. Кроме того, я предпочитаю — по крайней мере вначале — самостоятельное знакомство с новым городом. Я могу обойти несколько близлежащих улиц, не рискуя попасть в затруднительное положение. Позвольте мне откланяться, позвольте мне также дать вам знать, когда мне понадобится ваша помощь…

Когда Сауле осталась одна, она слегка растерялась. Не часто ей приходилось попадать в такое положение, когда отказывались от ее помощи в познании Алма-Аты, Казахстана. Наоборот, в большинстве своем туристы отличались особой страстью к разговорам, досконально выпытывали разнообразные мелочи и были рады любой возможности расширить круг сведений о стране, куда занесла их беспокойная судьба.

Сауле раздумывала.

Время близилось к двенадцати часам, когда она решила рассказать о странном путешественнике управляющему «Интуристом».

— Жапар Сауранбаевич, не понравился мне этот самый господин Козел.

Жапар Сауранбаевич Тналин слушал ее, приглаживая волосы смуглой рукой, на которой замерцал циферблат часов «Командирские» с монументальной фигурой воина-освободителя, навечно опустившего меч и поднявшего спасенного ребенка.

— Не нравится, — с еле приметной лукавинкой переспросил он, — говоришь? А если разобраться?

— Да не в чем разбираться! — с отчаянием выпалила Сауле. — Отказался от гида, так я его сначала пожалела, — и неожиданно для себя Сауле продолжила: — Мне кажется, что он скрывает знание русского языка!