Артуро Перес-Реверте - Саботаж

– Жизнь вообще опасное дело.

– Ну да, конечно… И я восхищаюсь, что вы отыскали в ней самую опасную сферу. Признаюсь вам, что всегда завидовал людям действия.

Баярд принял очередной комплимент невозмутимо, однако высокомерия в его потеплевшем взгляде стало чуть меньше.

– Бывают такие моменты в истории, когда бездействие – преступно.

– Согласен с вами и симпатизирую вашим усилиям… Однако у каждого из нас свои резоны видеть происходящее так, как видит.

– И каковы же они у вас?

Фалько положил нож и вилку на край тарелки и слегка откинулся на спинку стула. Он делал вид, что с большим трудом подбирает слова.

– Сердце мое – с Республикой. Однако насчет моих земляков иллюзий не питаю. Монархию они уже свергли, первую республику разрушили, загубят и нынешнюю… Скажу вам честно – дикие мавры Франко и наемники из Легиона страшат меня не больше, чем малограмотные уголовники, которые называют себя кто анархистами, кто коммунистами. По обе стороны фронта у меня остались могилы расстрелянных родственников и друзей.

– Вы были в Испании после переворота? – спросил Баярд.

– Нет.

– С тех пор многие ошибки удалось исправить.

– Ну, вот когда исправят все, я и переменю свое мнение… А до тех пор предпочитаю наблюдать издалека.

– Начо кое о чем умолчал, – не растерявшись, пошел импровизировать Кюссен. – Он вовлечен в испанские дела куда сильней, чем говорит.

И движением бровей укорил Фалько за ложную скромность.

– Это к делу не относится, Гупси.

– Еще как относится. Не в его привычках бахвалиться, но несколько недель назад он внес очень щедрый вклад в дело Республики.

– Ну, довольно, довольно…

– Санитарные машины, – торжествующе произнес Кюссен, словно это все разъясняло. – Выделил значительную сумму на покупку санитарных машин!

Баярд взглянул на Фалько с внезапным одобрением. Слова австрийца удивили его и обрадовали.

– Вот как… Это делает вам честь, – сказал он и обернулся к Эдди: – А? Как ты считаешь, дорогая?

– Разумеется.

Фалько взял свой бокал и приподнял его, глядя на Баярда:

– Как я уже говорил, мне известно, чтó вы делали в Испании. Известно и про знаменитую эскадрилью, и про ваше героическое участие в борьбе испанского народа. И я вас благодарю от всего сердца. Надеюсь, у нас еще будет случай об этом поговорить.

– С удовольствием.

– Если смогу быть вам чем-нибудь полезен, я – с радостью…

Фалько выпил под одобрительным взглядом Кюссена, и следом выпили все.

– Превосходно, – сказал австриец, слегка похлопывая себя по животу. – Мы можем сегодня ближе к вечеру посмотреть работы Эдди… Они прекрасны, они скандальны, они невероятны.

Теперь Фалько глядел на женщину. Та по-прежнему молчала, не сводя с него изучающих синих глаз, которые ничего не выражали, но все же что-то как будто таили в самой глубине.

– Ни минуты не сомневаюсь.

Фалько нравилась залитая весенним сиянием Сена, где по набережным прогуливались фланёры и покачивали бедрами женщины, впервые в этом сезоне надевшие светлые платья, нравились бульвары под сенью платанов. Простившись с новыми знакомыми – договорились встретиться в шесть вечера в галерее «Энафф», – пройдясь немного в оживленной толчее по левому берегу вдоль ларьков букинистов, торговавших старыми журналами, книгами и гравюрами, он поглядел на часы и вошел в «бар-табак», купил у кассирши жетон и набрал телефонный номер.

– Это месье Жибер?

– Вы ошиблись номером.

– Я договорился о встрече с ним в половине пятого, – настаивал Фалько.

– Повторяю – вы не туда попали.

– Простите.

Дал отбой, снова взглянул на часы, вышел на улицу и неторопливо зашагал на угол улицы Юшетт, где возле книжного магазина Жибера Жёна находилось кафе. По дороге несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую, спустился на станцию метро «Сен-Мишель» и снова вышел наружу, пока не убедился, что слежки за ним нет. И наконец, добравшись до кафе, где в этот час было не слишком людно, занял столик в глубине террасы под полотняным навесом, сев спиной к стене. Так ему были видны улица и прохожие.

Связник появился в условленный час – в 16.10 (Фалько, назначая встречу, подразумевал, что она произойдет на двадцать минут раньше названного времени). И оказался человеком средних лет: утомленное лицо, тонкие усики, зачесанные назад волосы с глубокими залысинами. Лихорадочно блестящие воспаленные глаза. Изысканные манеры противоречили непрезентабельному облику – он был в мятом коричневом костюме в полоску, с шейным платком вместо галстука. Без шляпы. На вид – конторский служащий невысокого ранга. Он уселся на плетеный стул за соседним столиком, вытянул ноги и заказал кофе. И оказался так близко к Фалько, что они едва не соприкасались плечами. Тесно стоявшие столики в парижских кафе облегчали негласные контакты.

– Вы «Голуаз» курите? – спросил Фалько.

– Нет, «Житан».

– Как к вам обращаться?

– Меня устроит «Санчес».

– Хорошо.

Назвавшийся Санчесом выложил на столешницу синюю пачку сигарет и коробок спичек. Пальцы левой руки у него пожелтели от никотина. Фалько взял сигарету, прикурил, а спички спрятал в карман. И стал рассеянно наблюдать за прохожими. Через мгновение сосед произнес негромко:

– Там телефонные номера и адреса контактов. Кроме того, мне приказано подготовить несколько боевых ребят, причем непременно французов.

– Это необходимое условие, – лаконично сказал Фалько.

– А почему не испанцев, позвольте полюбопытствовать? Тут есть наши. Толковые парни. Умелые и надежные.

– Надо постараться, чтобы никто не связал франкистов с тем, что мы готовим.

– А что мы готовим? Я ведь даже не знаю, чем вы тут заняты. Я не жалуюсь, поймите… Выполняю приказы. Но я не ясновидящий – так уж вышло.

– Понимаю. Но подробности смогу сообщить лишь дня через два.

Санчес ненадолго задумался.

– Ну, есть один подходящий… Ветеран войны, требует, чтобы к нему обращались «майор Вердье». Руководит парижской группой кагуляров [23] Кагуляры, от фр. la cagoule , капюшон – члены тайной профашистской организации Секретный комитет революционного действия ( Organisation secrète d’action révolutionnaire , OSAR), пик активности которой приходился на 1935–1937 гг. .

– Слышал о таком, – кивнул Фалько.

– Тогда можно не объяснять, что это за птица.

Фалько в самом деле знал об этой тайной организации ультраправых радикалов и антисемитов. Эта остервенелая публика не гнушалась самой тяжкой уголовщиной и люто ненавидела Народный фронт и Испанскую Республику.

– Вердье в случае надобности сможет нас поддержать, – добавил Санчес. – Он это делал уже не раз. И все оставалось шито-крыто. Кагуляры нас время от времени, так сказать, прикрывают. Только неизменно просят не слишком это афишировать.