Артуро Перес-Реверте - Саботаж

Санчес помедлил еще миг, словно хотел что-то добавить и не знал, надо ли. Но наконец решился:

– Вы сказали, что будете встречаться с Баярдом.

– Собираюсь.

– Помните, я упомянул майора Вердье?

– Да. И что же?

– Мне пришло в голову, что может выйти недоразумение… Его люди стали плотно следить за Баярдом, едва тот вернулся из Испании. Если вас заметят в его обществе… сами понимаете.

– Не исключено.

– А люди эти, как я уже сказал, опасные. Во избежание… их лучше будет предуведомить…

Фалько задумался и ответил не сразу:

– Ответ отрицательный. Возможна утечка, рисковать нельзя.

– Как угодно. Вам решать.

– Это продлится всего несколько дней.

– Все равно, будьте осторожны. И чуть что – дайте мне знать. В спичечном коробке найдете номер телефона для экстренной связи.

Фалько молчал, разглядывая людей, проходивших мимо кафе.

– И второе, – сказал он наконец. – Что вы можете сказать мне о Всемирной выставке?

Санчес уставился на него с удивлением и любопытством:

– Вас это интересует?

– Как видите.

– Красные развили бешеную деятельность. Павильон Испании должен стать визитной карточкой, витриной Республики. Создать благоприятный образ, который заставил бы позабыть, сколько там перебили священников. А потому продемонстрируют церковную утварь и прочее имущество и фотографии ополченцев, которые охраняют соборы и памятники истории… Все будет очень трогательно.

– А Пикассо?

Санчас не сводил с него пытливых глаз. Потом двумя пожелтевшими пальцами потер нос.

– Если спрашиваете, значит, вам известно, что ему заказали огромное полотно…

– Да, известно.

– Огромное полотно, которое послужит той же цели – возвысить Республику в глазах мирового сообщества. Работает он в студии, которую ему купили на улице Гранз-Огюстэн, семь. Уплатили, по достоверным сведениям, миллион франков.

– Недурно.

– Как видите, фирма с затратами не считается.

– Пыль в глаза пускают…

– Верно. Главное – произвести впечатление… Вы позволите?

Он показывал на бутылочку минеральной воды, которую Фалько даже не откупорил. Рядом стоял пустой стакан с ломтиком лимона внутри.

– Конечно.

Санчес налил до краев и выпил залпом, не переводя дыхания. Потом откинулся на спинку стула. Потрогал сигаретную пачку, повертел ее. И спрятал в карман.

– Рассчитывали открыть испанский павильон еще в этом месяце, но не уложились в срок. Подготовка к открытию самой Выставки отстает от графика.

– И намного ли?

– Прилично. Французское правительство, спасаясь от критики справа, пытается снискать симпатии в обществе и потому поддерживает культуру. Думали, что открытие состоится первого мая, но ничего не получилось. Из сорока четырех павильонов готовы только советский, германский, итальянский и еще один какой-то. Освещение не работает, дорожное покрытие не отремонтировано. Бардак, одним словом. Так что Пикассо успеет.

– Если ему не помешают.

– Разумеется. – Санчес снова взглянул на него с любопытством. – Если ему не помешают.

Галерея «Энафф» помещалась на улице Фюрстенберг в небольшом кокетливом особняке: с улицы через большое окно было видно почти все, что находилось внутри. На стенах в застекленных рамах висели работы Эдди Майо. Брутальная красота обнаженных тел, снятых в вычурных неестественных ракурсах сверхкрупными планами и с резкой, контрастной светотенью. Секс и плоть.

– Великолепно, – подвел Фалько итог своим впечатлениям.

Об искусстве фотографии, равно как и обо всех иных видах и родах искусства, он имел лишь самые начальные понятия, сводившиеся к перелистыванию иллюстрированных журналов. Однако разглядывая эти снимки, он будто вступал в увлекательный лабиринт человеческого тела, который сулил открытия и тайны и побуждал одни – совершить, другие – разгадать. Фалько не знал, к какому разряду отнести талант Эдди, но присутствие его было несомненно. Он снова посмотрел на нее и словно окунулся в стылую синь устремленных на него глаз – ему показалось, что она все это время следила за его реакцией.

– Сюрреалистическая транссексуальность, – довольным тоном продавца, расхваливающего достоинства своего товара, изрек Кюссен.

Фалько наклонил голову, не отводя взгляда от Эдди. Эти глаза так видят мир, подумал он. Посредничают между живой, бурно дышащей реальностью и ее образами, замороженными в солях серебра. Впрочем, эти же глаза или она сама придавали им телесную, плотскую чувственность. Возбуждающего свойства.

– Мне очень нравится, – сказал он.

Женщина продолжала смотреть на него, не отвечая на лестный отзыв, и Фалько подумал, что окутывающий ее полярный холод таинственно противоречит жару страсти, которым веет от ее работ. Наконец она слегка кивнула с насмешливой благодарностью. Больше всех был доволен и почти горд Лео Баярд.

– Это необыкновенная женщина. И лучшее тому доказательство – ее работы.

В устах Баярда похвала прозвучала со снисходительностью наставника. Обняв Эдди за плечи, он притянул ее к себе, и она скорее безразлично, чем покорно, подалась, положив светловолосую гладко причесанную голову ему на плечо. Фалько, наблюдая за парой, подумал, что в этой демонстрации близости сквозит нечто показное, предназначенное для окружающих и подчиняющееся светским правилам.

– Никто так не видит мир, – категорически, как о собственном достижении, заявил Баярд.

– Вы хотите сказать – «ни один мужчина»? – негромко произнес Фалько.

Баярд, двумя пальцами отбросив падавшие на глаза пряди, взглянул на него с интересом, к которому примешивалось обычное высокомерие. Судя по всему, он не привык к возражениям.

– Простите, не вполне вас понял…

– Так видят все женщины… Иное дело, что не все способны это выразить. Нашей очаровательной хозяйке, – он показал на Эдди, – удается.

– И на чем же основывается ваша уверенность?

Фалько простодушно пожал плечами. Обаятельная, тысячу раз опробованная улыбка придала его словам значительности.

– На столетиях безмолвия. Мужчинам никогда не сравниться с ними в умении молчать… Полагаю, оно берет начало в биологии. И это сообщает их взгляду зоркость.

– Любопытно, – признал Баярд.

Арктическая синева вновь коснулась лица Фалько – Эдди Майо подняла голову и чуть отстранилась от Баярда.

– Похоже, вы разбираетесь в том, как по-разному умеет женщина молчать…

– Едва-едва.

– Но формулируете вполне прилично.

– Немного здравого смысла. – Фалько на миг задумался. – Я становлюсь перед ней и просто смотрю.

– Становитесь?

– Именно так.

– И смотрите?

– И смотрю.

Льдистая синева, казалось, чуть-чуть подтаяла.