Юрий Авдеенко - Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

— Чувствуйте себя как дома, полковник. Давайте я помогу вам снять шинель.

— Я сам. Ради бога, не принимайте меня за дедушку.

— Зачем же? — улыбнулась Татьяна. — На мой взгляд, человеку столько лет, на сколько он выглядит.

— Я смотрю, вы прогрессивно мыслите.

— Не терплю условностей.

Каиров пристально посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд. Он сказал:

— Я думаю, разговор у нас с вами получится.

— Вы хитрый, — ответила она.

— Неожиданный вывод.

— Цыгане все хитрые.

— Я не цыган.

— Армянин?

— Я из Азербайджана.

Она села на диван. Перебросила ногу за ногу. Платье из серо-голубой материи сжалось в складки и теперь лишь самую малость прикрывало колени. Откинувшись, она вдруг заломила руки и стала поправлять прическу.

Голова Каирова уже давно из черной превратилась в цвета махорочного пепла, и он конечно же понимал: поза, в которой сейчас находится Татьяна, давно разучена и отработана. Но вместе с тем именно жизненный опыт не позволял сделать иного вывода — эта дама сложена безукоризненно.

— Вы обо мне плохо думаете? — внезапно спросила Татьяна.

— Я думаю о вас хорошо.

— Нет. Вы обо мне плохо думаете. Я красивая, и все мужчины думают про меня одно и то же. — Горечь была в ее голосе и во взгляде тоже.

— К сожалению, я пришел сюда не как мужчина. — Он понял, что упускает инициативу в разговоре.

— Я вам не верю.

— У меня единственный способ убедить вас в обратном: задать несколько вопросов.

Она недоверчиво покачала головой и сказала устало:

— Все начинают с этого.

— У ваших поклонников бедная фантазия, — пошутил Каиров. И вынул портсигар: — Разрешите?

— Пожалуйста. — Она поставила перед ним пепельницу. Вновь опустилась на диван. Пожаловалась: — Я несчастливая.

— Сейчас не время говорить о счастье, — нравоучительно заметил он. Прикурил от зажигалки.

— Что вы, мужчины, понимаете во времени? Вот вы мне в дедушки годитесь, а на вас смотреть приятно. И куда угодно с вами пойти можно.

— Благодарю.

Татьяна грустно усмехнулась:

— Доживи я до ваших лет — на меня никто и не посмотрит. Для женщин другой счет времени, полковник.

— Может, вы и правы… Но я все-таки перейду к делу. Когда вы познакомились с майором Сизовым?

— Какое это имеет значение? — вдруг напряглась она. И взгляд ее похолодел. И на лице обозначилась бледность, может быть, от испуга.

— Не задавайте встречных вопросов! — кажется, рассердился Каиров.

— В декабре. Число не помню. Но можно уточнить. Он пришел в библиотеку. Я выписала ему читательскую карточку. Там стоит дата.

— Видимо, вы знали его близко. Не было ли в поведении Сизова чего-либо подозрительного?

— Все мужчины одинаковы. В глаза: ля-ля, хорошая, милая. А из дому вышел — ни одной юбки не пропустит.

— У него была женщина?

— Значит, была, если письма писала.

— Вы их видели?

— Одно. Ну и этого достаточно.

— Поспешный вывод. Прежде необходимо прочитать письмо.

— Он учил меня другому. Ударил по лицу, сказал, чтобы я не смела читать чужие письма.

— Письмо сохранилось?

— Нет.

— Может, вспомните содержание?

— Ничего интересного там для вас не было.

— Охотно верю… Но любопытства ради хотел бы услышать.

— В начале письма она слюнявилась: дорогой, любимый… Встретиться бы желала, да обстоятельства не позволяют. Видно, замужняя, шлюха… Просила на брата повоздействовать, который после контузии совсем опустился. И теперь вениками торгует возле бани.

— Дубовыми?

— А вы откуда знаете?

— Проходил мимо бани… Там всегда вениками дубовыми торгуют.

— Не знала. В баню не хожу. У меня ванна… Правда, горячей воды сейчас нет. Но я моюсь холодной. Привыкла. А кожа от этого становится эластичнее и здоровее. Смотрите. — Она заголила руку выше локтя. Кожа у нее была смуглая, хорошо сохранившая следы прошлогоднего щедрого загара.

— Что было еще в письме?

— Ничего. — Ей был неприятен этот разговор. Настолько неприятен, что бледность, будто талый снег, исчезла с ее лица. И теперь — от злости ли, или простого раздражения — оно было покрыто большими розовыми пятнами.

— Кем подписано письмо? — спросил Каиров.

— Подпись неразборчива.

— Обратный адрес?

— Без адреса. — Она отвечала, нервно покусывая губы.

— Не обратили внимания, из какого города отправлено письмо?

— Местное… Поэтому я и выгнала его. Последнюю педелю он жил в гостинице.

— Вещей своих Сизов не оставил у вас?

— Все забрал. Позабыл только фляжку.

— Покажите ее.

Татьяна безо всякой охоты встала с дивана. «Странная она женщина, — подумал о ней Каиров. — А может, и нет. Может, все закономерно. Родилась красивой. В своем роде произведение искусства. Легкомысленная. Это тоже от рождения… Как бы выглядела жизнь на земле, если бы все женщины были вот такими красивыми? И такими легкомысленными. Наверное, сложились бы другие обычаи, нравы. Понятие морали было бы тоже совсем иным.

Почему она так разговаривает со мной? То злится, то кокетничает. Скорее всего, Татьяна иначе и не может разговаривать с мужчиной. Она привыкла нравиться. Привыкла, как пьяница к алкоголю».

Татьяна принесла фляжку. Обыкновенную, из алюминия. В зеленом матерчатом чехле. Встряхнула. Булькнула жидкость.

— Что здесь? — спросил Каиров.

— Вино. Рюмочку?

— В первой половине дня не употребляю.

— Хорошая привычка.

— Сизов пил?

— Много. Но никогда нее пьянел. Только глаза краснели.

— Я заберу с собой фляжку. Слейте вино в графин.

— Графин не пустой. А это вино выпейте во второй половине дня за наше знакомство.

— Спасибо. — Каиров встал. — Скажите, Сизов вел с вами разговоры о событиях на фронте?

— Редко. Мне кажется, они не очень интересовали его. Он любил повторять, что теперь фронт везде.

— Это точно. Спасибо… Всего хорошего. Извините уж…

— Пожалуйста, пожалуйста, — вежливо ответила Татьяна.

Рыбоколхоз «Черноморский» притулился к морю за высокой, ступающей в волны скалой, на которой моряки поставили мощную береговую батарею. Там же и глазастые прожекторы. Ночью, словно пули, темноту пронизывают. А днем спят под густыми пятнистыми сетками. Скала стройная, точно девушка, красивая, приметная. Немцы на нее в сорок втором зуб точили. Только устояли моряки. Сколько чернобрюхих, крестастых самолетов дельфинами в море кувыркались!

Пострадал рыбоколхоз. Конечно, меньше, чем город. Но… Семилетнюю школу прямым попаданием в щепки разнесло. На рыбозаводе от коптильного цеха лишь груды кирпичей остались. С полдюжины жилых домов тряхануло. Правда, прямых попаданий в дома не было, но с окнами, с дверями распрощаться пришлось.