Александр Тамоников - Группа специального назначения

Бастионы и равелины опоясывали крепость по периметру. Дорога петляла вдоль берега, повторяя изгибы Мазовца. Плакучие ивы красиво полоскались в воде. Даже с востока крепость смотрелась внушительно. Мощная каменно-кирпичная кладка, бойницы, артиллерийские амбразуры. У восточных ворот Троепольского укрепления стоял шлагбаум, охраняемый красноармейцами.

Молодой сержант козырнул Малютину — первого секретаря горкома знали все. Цепкий взгляд задержался на Шелестове. Но проверять документы у незнакомого водителя постовой не стал, махнул рукой, чтобы подняли шлагбаум.

Внутреннее пространство фортификации представляло обширный пустырь. Вспомогательные и подсобные постройки, несколько орудий, военные грузовики. Здесь было людно. Работала автомастерская. Небольшое подразделение направлялось в столовую. В стенах колоннады, вереницы арочных проемов — там были казематы с казармами и арсеналами.

— Давай направо, Максим Андреевич, — распорядился Малютин. — Остановись за грузовиками. Там проход в Цитадель, в штаб гарнизона. Покури минут десять, осмотрись.

Малютин покинул машину, заспешил к арочному проему. С ним почтительно здоровались военные, кто-то отдавал честь. Шелестов выключил двигатель, выбрался из-за баранки. День был тихий, солнышко радовало теплыми лучами. Он вынул папиросу из пачки «Казбека», закурил, прислонившись к капоту. Машина сопровождения тоже встала, выходили покурить сотрудники НКВД, члены группы. Максим изобразил глазами: ко мне не подходить. Те поняли, встали неподалеку кружком, задымили.

В западной части фортификации располагались казармы, там же — санчасть с красным крестом. На лавочке сидел боец с загипсованной ногой, маялся от безделья. В юго-западном углу за бетонными блоками прогуливались часовые, висели предупредительные знаки — там, в недрах катакомб, располагался арсенал.

В северной части фортификации виднелось что-то странное. Нависали массивные башни, крепостные стены выдавались наружу и представляли собой мрачное здание. Зона перед входом огорожена, перед ней никого, за исключением черной «эмки» и потрепанной полуторки. За барьером ходили часовые. Все окна и даже мелкие бойницы забраны решетками. «Гауптвахта?» — предположил Максим. Но как-то солидно для рядовой воинской гауптвахты.

Мимо прошел военный со шпалами подполковника. Максим машинально дернулся, чтобы отдать честь, но вовремя опомнился. Он не военный, черт возьми, он штатское лицо, водитель секретаря горкома! Покосившись на своих ребят, он заметил у них то же самое. Служба прочно пропитала людей, никакими тюрьмами не выведешь. Осмотрительнее надо быть…

Часовые на входе посторонились — красноармейцы с нашивками сержантов вывели из здания бородатого мужчину в штатском. Одежда на нем истрепалась, висела мешком, под глазом красовался внушительный «фонарь». Он щурился, с трудом волочил ноги. Его стащили с крыльца, повели к «эмке». Процессию сопровождал франтоватый капитан ГБ в горящих на солнце сапогах. Он исподлобья смотрел по сторонам, кусал губы. Сержанты подвели мужчину к машине, стали заталкивать на заднее сиденье. Тот не сопротивлялся, но ему не хватало подвижности — он словно не понимал, чего от него хотят. Сержанты нервничали, но на людях вели себя сдержанно, рук не распускали. Капитан ГБ стоял поодаль, насмешливо глядя на своих подчиненных.

— Вот и я, — возвестил Малютин, возникая откуда-то сбоку. — Безобразие, Гавриловский с утра убыл в Сосны и еще не возвращался. Поехали, не сидеть же тут, пока рак на горе свистнет…

— Что там, Пал Егорович? — кивнул Максим на странное сооружение.

— А, это… — Малютин не ответил. К ним с улыбкой направлялся тот самый капитан. Первый секретарь двинулся навстречу, протягивая руку. Они стали в нескольких метрах, завели беседу. Максим поймал на себе беглый взгляд капитана ГБ, отвернулся с равнодушным видом, зевнул в кулак. Новая роль давалась непросто.

Он не слышал, о чем они говорят. Капитан показывал на свою машину — там уже завершился процесс «погрузки», Малютин понятливо кивал. Потом они пожали друг другу руки и разошлись. Капитан поспешил к «эмке», забрался на переднее пассажирское сиденье. Из выхлопной трубы вырвался смрадный дымок, автомобиль, разгоняясь, покатил к воротам.

— Папиросу, — попросил Малютин. — Не уследил, свои кончились… Ага, спасибо. — Он затянулся в полную силу легких, окутал себя дымом. — Здесь тюрьма. Испокон веков она была в Троепольском укреплении и еще хрен знает сколько здесь будет. Небольшая, но надежная и хорошо охраняемая. Никто еще не сбегал. Польские власти в ней своих политических держали. Особо важная тюрьма, понимаешь? Мы тоже не лыком шиты, разве позволим пустовать такой красоте? С осени 1939-го сюда свозили пленных польских офицеров, местных белорусских националистов — ярых противников советской власти. Не сказать, что кутузка набита под завязку, свободных мест хватает, но народа в ней сидит предостаточно. Многие под следствием, другие в разработке, кого-то уже завербовали…

— Вы знаете этого капитана?

— Да, Пургин, начальник Особого отдела 23-й стрелковой дивизии. Толковый малый. Не без перегибов, но дело свое знает. Пару раз встречались. Оборвыш, которого они забрали, подполковник польской армии Квасневский. Его сокамерники сдали. Полтора года косил под поручика — скромняга такой. Хорошо, нашлись люди, которые его знали. А служил он, между прочим, в департаменте разведки — не где-нибудь в окопах землю носом рыл. Царский подарок товарищу Пургину.

— Он в списке?

— Кто? — не понял Малютин.

— Пургин.

Секретарь не сразу понял, о чем речь. Махнул рукой.

— Да ну, о чем ты говоришь, Максим Андреевич, это уж чересчур. У Пургина хорошая репутация, много лет в армейских органах. Давай за руль, фантазер. — Малютин выбросил окурок, стал втискиваться в машину. — Проедем вдоль границы, проведем инспекцию, так сказать…

Буг протекал фактически под стенами Вольского и Ковылянского укреплений. Узкая грунтовка тянулась вдоль зарослей тальника. Слева плескалась река метров сто шириной. Местами она появлялась во всей красе, местами вдруг пропадала за зарослями молодых ив. Справа осталась застава — заборы с красными звездами, часовые.

Машины покоряли неровности дороги, несколько раз приходилось буксовать. Берега здесь были обрывистые, но иногда обрывы сглаживались, образуя намывные пляжи. Мелькали косогоры, заросшие пушистой травой.

— Удивляешься, Максим Андреевич? — поглядывал на него Малютин. — Вижу, что удивляешься. Такая пастораль, прям буколика с картинки, а этот упертый лис талдычит о какой-то войне… А немцы, между прочим, активно доставляют в береговую зону средства переправы — надувные лодки, элементы понтонных мостов. Все это прячется, напоказ не выставляется. Что мы видим на том берегу? Идиллия, согласись. Рыбки плещутся, птички поют. А за кустами в низинах — военная техника, палаточные лагеря, склады со всем необходимым для вторжения…