Николай Гончаров - Стрекоза ломает крылья

— Эти данные ты можешь найти в деле Фишера. Там есть фотокопия личного дела Стрекозы и меморандумы по ее донесениям Фишеру, да и позже, когда она в Штутгарте сотрудничала с ведомством Гелена, — уточнил Орлов.

— Как ты это все раздобыл? — заинтересовался Зацепин.

— Долгая это история, в другой раз расскажу. А об Елене Науменко можно и сейчас.

— Рассказывай, — попросил Зацепин.

Орлов уселся на диван и начал рассказ:

— До войны Елена Науменко жила на станции Борки, где окончила девять классов. После семилетки пыталась поступать в театральное училище в Одессе, но не прошла по конкурсу. Школу оставила, устроилась работать в библиотеке заводского клуба. Училась в вечерней школе, активно участвовала в художественной самодеятельности. Отец ее украинец, а мать — немка, дочь богатого купца Фризена, высланного в тридцатые годы из Одессы. Бабка приехала к дочери и занялась воспитанием внучки. С бабкой и матерью Елена с детства говорила только по-немецки.

— А что она делала, когда их городок оккупировали гитлеровцы?

— В начале войны отца по болезни в Красную Армию не призывали. Он заведовал продовольственным магазином. При гитлеровском режиме продолжал торговать как частное лицо. Скупал в селах продукты и продавал их в городе. Поддерживал тесную связь с бургомистром и с интендантами гитлеровской армии.

— Тебе неизвестно, где он сейчас?

— В сорок третьем году его расстреляли партизаны. Видимо, было за что.

— А мать?

— Амалия Фризен — так она называла себя при оккупантах — и ее дочь Елена, были переводчицами у бургомистра. После расстрела мужа выехали в Германию, но по пути Амалия погибла при бомбежке, а Елена попала в лагерь Альтенбург, где содержались советские женщины и девушки, насильно угнанные немцами на работы в Германию. Только бабушка осталась в Борках охранять семейное добро, нажитое на беде соотечественников. В пятидесятом году старуху схоронили дальние родственники.

— Выходит, у Стрекозы, действительно, не осталось в Советском Союзе никаких родственников?

— Как видишь. Но свидетелей, знающих о ее работе переводчицей в Борках и о ее предательстве в Альтенбургском лагере, нашлось немало, — подчеркнул Орлов.

— А ты не помнишь, как она в лагере попала в поле зрения Фишера?

— По свидетельству польского врача Сигизмунда Пировского, работавшего в лазарете Альтенбургского лагеря, все произошло как будто случайно. Сначала Науменко работала на брикетной фабрике, как все «восточные» женщины, по двенадцать часов в сутки. Кормили плохо. В бараках было сыро и холодно. Почти каждый день кого-нибудь хоронили. На место умерших пригоняли новых девчат с Украины, Белоруссии. Болезнь не обошла и ее. Старшая надзирательница приказала убрать больную в изолятор. А это равносильно смерти: оттуда редко кто возвращался. Но ей повезло. В тот день, по неизвестной причине, в изолятор заглянул заместитель начальника лагеря Теодор Фишер, который в лагере вел контрразведывательную работу. Входя в изолятор, немец запнулся о тело больной девушки, лежавшей на топчане у самой двери, и чуть не упал. Он начал ругаться, возмущался беспорядком в лазарете, но увидев красивое лицо больной, спросил, что с ней и не умирает ли она от тифа? Пировский ответил, что у Науменко фолликулярная ангина и что она скоро поправится. Внимательно посмотрев на девушку, немец приказал врачу непременно вылечить ее и доложить об этом ему лично. Пировский, хорошо зная повадки немцев, по-своему понял интерес оберштурмфюрера к Елене Науменко. На третий день врач явился в кабинет Фишера и доложил, что у Науменко началось осложнение и для ее лечения нужна кровь и глюкоза, чего в лазарете не было.

«Возьмите кровь у любой женщины! — приказал Фишер. — Я освобожу ее от работы на фабрике. Глюкозу и другие лекарства получите на складе».

Пировский подивился: такой щедрости этого молодого хорька с усиками фюрера он не ожидал. Воспользовавшись резолюцией Фишера на заявке врача, он дописал еще несколько наименований дефицитных лекарств и сам поспешил в аптечный склад. Фармацевт тоже удивился щедрости Фишера, но выдал все, что значилось в документе.

Через две недели Науменко была на ногах, о чем врач лично уведомил оберштурмфюрера, который вскоре пришел полюбоваться на предмет своих забот. Перед ним стояла красивая, стройная девушка с большими голубыми глазами и длинной русой косой. По совету Пировского Лена на немецком языке восторженно отозвалась о внимании Фишера, благодарила его за доброту и сердечность к ней. Фишер был доволен, сказал, что считает долгом заботиться о больных рабочих и тем более о такой красивой девушке, как она. Уходя, он шепнул Пировскому: «Я решил устроить Лену на работу в штаб лагеря. Пришлите ее завтра ко мне к девяти часам. А о моем посещении изолятора никому ни слова!»

Пировский выполнил приказ оберштурмфюрера. С тех пор Науменко стала рассыльной и уборщицей в штабе лагеря. Работая в штабе, она продолжала жить в том же холодном бараке и ночью укрываться стареньким байковым одеялом, подаренным Пировским. Тут ей было куда легче, чем на фабрике, она не изматывалась, как другие. По свидетельству очевидцев, зная немецкий язык, Науменко быстро освоилась в штабе, познакомилась с работавшими там немками, которые подкармливали ее хлебом и картошкой из фабричной столовой. Девчата из лагеря не скрывали зависти к ее тепленькой работе, а она, будто боясь потерять место, рассказывала им небылицы о причиненных ей унижениях со стороны служащих лагеря и никогда не говорила о том, что ей удавалось получать дополнительно продукты питания.

— Как ты думаешь, — перебил Орлова Зацепин. — Не пришел ли Фишер тогда в лазарет намеренно, чтобы позаботиться о переводчице бургомистра из Борков? Он же, безусловно, знал, как она оказалась в Германии и о ее прошлом. Да она и сама, наверное, рассказала об этом кому-нибудь из администрации лагеря, чтобы избежать участи рабыни.

— Вполне возможно, — согласился Орлов. — Но и внешность ее, очевидно, сыграла свою роль. Поэтому оберштурмфюрер проявил к Науменко такое внимание и личную заинтересованность. Он хотел убить двух зайцев.

— Ты хорошо знаешь детали вербовки Елены? — поинтересовался Зацепин.

— За детали не ручаюсь, а в общем помню. Но ты лучше сам познакомься с рапортом Фишера о вербовке Стрекозы и его дневниковыми записями об этом. Там много любопытных данных, которые тебе пригодятся.

Анна встретила Виктора на Силезском вокзале в Берлине, и они двинулись в путь. Не зная города, Сорокин полностью доверился своей спутнице, которая пригласила его в вечерний ресторан.

Ослепленный неоновыми рекламами магазинов, Виктор как-то не осознавал, что уже находится в Западном Берлине. Стрекоза на правах хозяйки бойко распорядилась о вине, закусках и сама расплатилась за все западными марками.