Николай Гончаров - Стрекоза ломает крылья

Вскоре он забыл обо всем и, как в прошлую субботу, был счастлив и весел, захмелевшими, влюбленными глазами смотрел на свою подружку, сыпал комплименты. Сегодня он решил объясниться с Анной. И, нагнетая смелость, без стеснения опрокидывал стопки коньяку, которых иному немцу хватило бы на два вечера... Но он был деревенским парнем, спиртное почитал мужским достоинством, которое и готов был продемонстрировать своей избраннице. И если бы Стрекоза тактично не сдерживала Сорокина, он бы и на этот раз мог дойти до такого состояния, из которого выводят холодной водой и нашатырным спиртом.

Когда джаз заиграл довольно бравурную музыку, Анна, обратив внимание Виктора на то, как мерзко стали кривляться повеселевшие парни и девицы, тихо сказала:

— Пожалуй, в русском секторе такого не позволят. Смотри и запоминай Европу!

— А черт с ними, пошли и мы! — лихо выпалил Виктор и потянул ее туда, где уже бешено кружились рыжие, русые, белые, черные, фиолетовые и почти красные косматые головы, мельтешили перепутавшиеся ноги и руки, обезумевшие глаза, фиолетовые, розовые и красные губы.

Увлеченные азартным дурманом музыки, Виктор и Анна бросились в пучину танца.

Когда они, наконец, устав от бешеных ритмов, сели за свой столик, официант учтиво предложил остуженное шампанское и мороженое, что было как раз кстати, хотя у Виктора кружилась голова. Стрекоза заметила это и тихо спросила: «Может, уйдем отсюда. Ты ведь устал, мой милый?»

— Да, уйдем, уйдем, Аннушка.

Было уже за полночь. Но город продолжал жить, мигая неоновыми рекламами, уличными фонарями, фарами автомобилей, сигаретами прохожих, смехом и криками подвыпивших парней и девиц.

Когда Анна и Виктор вышли из ресторана, на них налетели трое пьяных парней и с силой потянули Анну к себе, грубо оттолкнув Сорокина. Он ринулся на одного из нахалов, но получил жестокий удар в грудь. Тем временем второй потащил Анну в сторону, она закричала. Оправившись, Сорокин ловко нокаутировал приставшего к ней длинногривого парня. Тот упал, театрально разбросив руки. Подоспели двое рослых полицейских с резиновыми дубинками, не разбираясь, надели на Сорокина металлические наручники и всех затолкали в полицейскую машину.

В полицейском участке Сорокин потребовал снять наручники и заявил, что является офицером Советской Армии. Они тотчас позвонили в американскую военную комендатуру. Вскоре прибыл американский офицер с переводчиком и предложил Сорокину и Анне поехать с ним. Налетевшие же на них молодчики, нагло посмеиваясь, остались в полицейском участке.

В американской комендатуре Виктор вынужден был предъявить свой документ дежурившему офицеру. Тот через переводчика объяснил, что обязан зарегистрировать русского офицера в своем журнале и доложить о его задерживании советскому военному коменданту в Берлине. Оттуда будет выслан представитель, и только тогда он сможет освободить его.

— У вас нет оснований задерживать меня. В вашем секторе на меня напали трое пьяных немцев, и я же виноват? Если бы они не оскорбили девушку, я бы никогда не позволил себе ничего подобного. Я поступил так, как на моем месте должен был действовать всякий уважающий себя мужчина.

— Я охотно вам верю, господин лейтенант, и в подобной ситуации, вероятно, действовал бы так же, как и вы, — ответил дежурный. — Но независимо от причины, по которой вы оказались в нашем секторе, мы обязаны соблюдать порядки, установленные межсоюзной комендатурой Берлина. Русские с нашими офицерами поступают точно так же. Тем более с вами желает поговорить заместитель коменданта.

— Я не желаю с ним разговаривать! — резко сказал Сорокин. — В таком случае вызывайте советского представителя. Никаких показаний я вам тут давать не собираюсь.

— Вы напрасно горячитесь, господин старший лейтенант. В ваших же интересах вести себя поспокойнее. Мадам может быть свободна.

— Я не уйду, пока вы не освободите офицера. Он защищал меня, — возразила по-немецки Анна.

— Это дело ваше. Можете ожидать конца истории,— буркнул переводчик.

Человек, названный дежурным «господином майором», был одет в штатский костюм из тонкой серой шерсти и коричневые спортивные туфли. Он владел русским языком и пожелал поговорить с советским офицером с глазу на глаз.

Когда Сорокин оказался в большом, хорошо обставленном кабинете с задрапированными окнами, майор сидел за письменным столом и предложил старшему лейтенанту кресло, стоявшее у приставного столика. Виктор присел, ожидая провокационных вопросов от человека, о котором сразу подумал как о разведчике, надеющемся получить кое-какие сведения воинского характера. И потому решил не отвечать на такие вопросы. Но майор не спешил. Он достал карту Берлина, с нанесенными на ней какими-то знаками, и развернул ее на столе. Потом предложил сигарету, от которой Сорокин отказался.

Смит — а это был именно он — сразу узнал свою жертву.

— Ну, вот что, господин Сорокин, — начал майор. — Нам известно, что вы в штатской одежде бродите по окраинам Западного Берлина и изучаете расположение наших воинских частей. Это по-русски называется шпионажем. Вы, очевидно, советский разведчик и прикрываетесь этой девчонкой, чтобы легче проникать в наш сектор.

— Это ложь, господин майор! Вы можете спросить у Анны, где я был и что видел.

— Я прошу вас показать на этой карте районы, которые вы уже осмотрели или намеревались осмотреть, — будто не слыша Виктора, продолжал Смит. — Ведь у вас командировка только на два дня. Не так ли, господин Сорокин?

— Сегодня у меня выходной день, и я вправе распоряжаться им как мне хочется. Если бы вы задержали меня в расположении вашей части, тогда еще как-то можно было понять ваш вопрос. А сейчас я просто отказываюсь отвечать на такие вопросы. Вызывайте советского представителя.

— Но это вас скомпрометирует, господин Сорокин! Советское командование запрещает посещать своим солдатам и офицерам Западный Берлин.

— Отвечать за это буду я, разберемся сами!..

— О, вы очень самоуверенный и гордый человек! Но зачем нам ссориться? Скажите лучше, зачем вы прибыли в наш сектор?

— Я прибыл не к вам, а к девушке, которая меня пригласила. Она находится здесь, и вы можете с ней поговорить.

— Вы очень любите эту девушку и намерены на ней жениться?

— Это тоже не ваше дело.

— Ну, зачем такой тон, господин Сорокин? Я хотел вам помочь, зная, что ни один комиссар не разрешит вам жениться на девушке из Западного Берлина.

— Она здесь только учится.

— Все равно. Не разрешат. Это говорю вам я, Джон Смит. Не разрешат! Но мы могли бы вам помочь, будь вы человеком более благоразумным. Ведь можно и не сообщать русской комендатуре о сегодняшнем инциденте.