Чингиз Абдуллаев - Идеальная мишень

— Должна вас предупредить, — говорит Сибилла, — я позвонила своему другу в полицию и сообщила о вашем визите. Камера наблюдения внизу уже сфотографировала вас, и ваша фотография уже имеется у нашего консьержа.

— Спасибо за предупреждения. — Я пытаюсь улыбнуться.

— Проходите, — приглашает Сибилла.

На хозяйке длинное черное платье, даже туфли на высоком каблуке почти не видны. Странно… Она что же, ходит на каблуках и дома? Впрочем, у каждого свои причуды. Но мне почему-то кажется, что она дома не одна… А может, хозяйка недавно принимала гостей и еще не успела переодеться? Стоит ли гадать?

Мне вдруг приходит в голову, что она, возможно, специально так нарядилась, то есть из-за моего визита. В конце концов, разве поймешь француженку, пусть даже наполовину польку?

Я усаживаюсь на голубой диван. В просторной гостиной — царство «нового евростиля». Или, как его сейчас называют, «техностиля». Глубокие, причудливо выгнутые диваны, настольные лампы и торшеры четких геометрических линий…

Небольшие лампочки освещают картины постмодернистов. И повсюду неяркий мягкий свет, словно рассеивающийся по гостиной. Хозяйка садится в кресло причудливой формы, стоящее напротив дивана.

— У вас ко мне дело? — Она берет со столика длинную пачку сигарет.

Предлагает мне, но я качаю головой — уже откурил свое.

Сибилла щелкает зажигалкой, затягивается. Внимательно смотрит на меня.

Сложно начинать разговор именно здесь. Париж… Картины постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина… Какое ей дело до моей судьбы, до моей дочери, до моей жизни? Как я могу ей объяснить, что произошло? Могу ли я надеяться, что она захочет мне помочь? Какое ей дело до моего горя? — Извините, что беспокою вас так поздно, — говорю я, покашливая, — но у меня очень важное дело. Я не посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о самом дорогом для меня человеке, о моей дочери.

Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным движением стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу в виде головы льва, раскрывающего пасть.

— Я вас не совсем понимаю, — говорит она. — При чем тут ваша дочь?

Какое я имею к ней отношение? Вы сказали, что вы друг Дмитрия Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять. Я действительно знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем понимаю, что именно вы от меня хотите.

— Мне нужно срочно увидеться с мистером Труфиловым. Я должен его увидеть, — говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.

— Это даже… неприлично, — замечает Сибилла. — Вы врываетесь ко мне ночью, требуете найти человека, которого я не видела уже несколько лет, и при этом рассказываете о своей дочери. Я ничего не понимаю…

— Сейчас объясню.

Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя сумбурная речь, вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было бы требовать от меня четкости изложения в такой момент.

— Дело в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я знаю, что он сейчас в Париже. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о его судьбе. Я приехал его предупредить. Может так получиться, что завтра его убьют.

Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.

— Вы говорите страшные вещи. — Сибилла докуривает сигарету и небрежно тушит ее в пепельнице.

— И тем не менее я говорю правду.

Кажется, мне нужно успокоиться и перевести разговор в русло неторопливой беседы с перечислением фактов. Но как рассказать этой особе обо всем, что случилось? Как рассказать о моей болезни, о пославшем меня полковнике Кочиевском, о нашедшем меня в Голландии Самаре Хашимове? Как ей все объяснить?

Но я просто обязан найти доводы, которые ее убедят.

— Мадемуазель Дюверже, понимаю, вам трудно довериться незнакомцу, появившемуся у вас среди ночи. — Я снова закашлялся. — Мне понятны ваши сомнения. Поэтому я вынужден сообщить вам кое-что неприятное…

— Любопытно. — Она снова закуривает. А ведь ей действительно просто любопытно…

— Я узнал ваш адрес у друга Дмитрия Труфилова, у которого он был несколько месяцев назад. Это его знакомый Игорь Ржевкин, проживавший до вчерашнего дня в Антверпене. Именно Игорь сообщил мне, что я могу найти мистера Труфилова у вас.

— Он ошибся. — Сибилла пожимает плечами. — Как, вы сказали, его фамилия? Мистер Ржевкин? Я никогда не знала такого человека. Не понимаю, почему он дал вам мой адрес. Это очевидная ошибка. В последний раз мы встречались с мистером Труфиловым… очень давно, и я не видела его в Париже.

— Понимаю, что вы мне не верите, — говорю я этой равнодушной стерве. — Понимаю, как нелепо я выгляжу. Но поверьте, мне не до смеха. Дело очень серьезное. Очень. В Москве похитили мою дочь. Если вы мне сейчас не поверите, то завтра, возможно, будет уже поздно. И вы не знаете, с кем вам придется иметь дело. Никакая полиция вас не защитит. Возможно, они уже завтра заявятся сюда.

Они убьют и вас, и вашего консьержа. Убьют всех, кто встанет на их пути.

Главное для них — найти Дмитрия Труфилова. Найти и убить. И никто не сможет их остановить.

Кажется, моя речь произвела на хозяйку некоторое впечатление. Она в задумчивости смотрит на меня. Тушит сигарету и спрашивает:

— Кто вы такой? Я никогда не знала о таком друге Дмитрия.

— Меня зовут Эдгар Вейдеманис. Могу показать вам свой паспорт. Я бывший подполковник КГБ. Поверьте мне, если бы не отчаянное положение, я бы к вам не пришел.

— При чем тут ваша дочь? — спрашивает Сибилла. — Вы сказали, что похитили вашу дочь?

— Похитили, чтобы заставить меня работать на них.

Я понимаю: сейчас не время объяснять, почему я согласился работать на Кочиевского и почему Хашимов решил похитить мою дочь. Тогда пришлось бы рассказать, как я подставил двоих бандитов Хашимова, пришлось бы признаться в том, что на моей совести — человеческие жизни. Пусть даже жизни подонков. А я не имею права рассчитывать на то, что ангел Божий явится мне помогать.

Вероятно, около отеля я видел девушку, случайно оказавшуюся у телефонной будки.

Эта мысль приводит меня в отчаяние, и я снова начинаю кашлять. Достаю платок.

Кашель сотрясает меня. Наконец приступ проходит. Я утираю губы и смотрю на хозяйку.

Сибилла же смотрит на меня с некоторой брезгливостью. Впрочем, я ее понимаю. Как еще можно смотреть на человека, который ворвался к вам за полночь, угрожает вам, рассказывает кошмарные вещи и, наконец, кашляет так, словно вот-вот отправится к праотцам. Конечно, мое состояние с каждым днем ухудшается.

Лихорадочный блеск в глазах, жуткий кашель, хриплый голос, запавшие Щеки… То есть со мной все ясно.

— Я не знаю, где сейчас находится мистер Труфилов, — говорит Сибилла, очевидно, что-то решая для себя. — Очень сожалею, что не могу вам помочь.