Александр Сердюк - Разглашению не подлежит

- К черту!

Выбравшись из траншеи, сержант пополз, часто замирая и вслушиваясь в шорохи. Козлов полз по его следу. Он знал, что ни влево, ни вправо отклоняться нельзя. Ни на шаг. По обе стороны лежали мины, слегка присыпанные землей. Любая из них способна взорваться от первого прикосновения. Над головой по-прежнему визжали пули. Теперь уже явственно слышались резкие хлопки выстрелов и даже видны были вспышки по ту сторону проволочного заграждения. Козлов прижимался к земле всем телом, жесткие стебли начавшей сохнуть травы больно царапали подбородок. Он не почувствовал, когда перетер ремешки кобуры. Она осталась где-то в траве вместе с пистолетом ТТ, выданным еще гитлеровцами.

Сразу же за нашим минным полем лежало немецкое. Сержант оглянулся, поманил рукой. Он не сказал ни слова, но его жесты предостерегали об опасности, таившейся за темнеющими вблизи кустами. Идти туда самому нельзя. Когда он, сержант, повернет обратно, Козлов какое-то время должен переждать, а затем окликнуть немцев. Они же здесь, рядом. Услышат.

Он был молчалив, этот неустрашимый и находчивый парень. На прощанье в темноте кивнул головой, кажется, даже улыбнулся: дескать, все в ажуре - и, развернувшись, быстро пополз обратно, к поджидавшим его офицерам.

Козлов остался между минными полями. Один, ночью. Им овладело сейчас чувство, очень похожее на то, которое испытывает начинающий парашютист перед первым прыжком. Надо было решиться… Там, в самолете, иногда выручает толчок инструктора или даже легкое прикосновение его руки. А здесь? Что поможет здесь преодолеть это минутное колебание? Кто хотя бы осторожным касанием подскажет ему: «Ну что ж, пора… Иди - и все будет хорошо!»

Иди… А куда идти? К кому?

Рассыпались по телу ледяные крупинки, и вот уже бросило в жар. Звонко запульсировала у висков кровь… Нет, совсем не так чувствуют себя в самолете перед прыжком. Никакого сходства. Если уж сравнивать, то, скорее всего, надо вспомнить то неповторимое и почти невыразимое состояние, которое наполняет все твое существо перед первой атакой. Ты вдруг вскакиваешь и, не помня себя, ни на одно мгновенье не задумываясь, над тем, чем это кончится, летишь вперед, навстречу врагу, навстречу штыкам и пулям.

Вот и сейчас ты перейдешь в атаку. Кончилась оборона, которую ты вынужден был занять, вероломно атакованный врагом. Теперь ты будешь только наступать, только атаковать!

Александр Иванович приподнялся на локтях, сложил ладони рупором, раскатисто крикнул:

- Дойче зольдат! Дойче зольдат!

Долго не мог понять, услышали его или нет. Редкая бесцельная стрельба продолжалась. Но там, куда он шел, за рядами колючей проволоки что-то коротко звякнуло, и тогда, приложив ухо к земле, Александр Иванович уловил отдаленный топот.

- Дойче зольдат! - еще раз крикнул он.

Ему ответили вопросом, по-русски:

- Кто есть там?

- Их дойче агент…

- Коммен зи! - позвал его тот же голос.

- Нихт, нихт. Минен!

Немцы на какое-то время затихли, видно соображая, что делать. Но вскоре сквозь редкий кустарник замигал робкий огонек. Два силуэта приблизились к проволочному заграждению. Качнулись освещенные фонарем железные нити с частыми колючками. Двое осторожно пролезли между ними, опять позвали:

- Рус, коммен зи!

- Минен нихт?

Тогда они о чем-то пошептались, и все тот же грудной, словно простуженный голос ответил:

- Кайне минен!

Козлов встал. Он догадался, что, если идти прямо на этих солдат, можно остаться невредимым. Не пошлют же они на мины своего агента. Тем более что о нем они наверняка предупреждены.

- Русиш, шнель! - заторопил Козлова фриц.- Шнель, шнель!

Козлов был уже рядом с ними, когда ему приказали поднять руки.

- Наган… револьвер… есть?

- Нихт, нихт!

Они тут же, у проволочных заграждений, обшарили Александра Ивановича и, убедившись, что оружия при нем нет, повели в тыл. Фонариком больше не подсвечивали, шли на ощупь, торопясь скорее доставить своему командиру русского. Наверное, он и есть тот самый разведчик, которого здесь поджидают не первую ночь. Но если это и не так, если они ведут просто перебежчика, все равно командиру роты будет приятно. Давно на участке их полка не захватывали русских.

Солдаты внезапно остановились, и Козлов увидел блиндаж, скупо освещенный внутри. Карбидная лампа распространяла слабый, едва пробивающийся сквозь щели входной двери свет. Один из конвоиров несмело постучался. Ему никто не ответил, и тогда он легонько приоткрыл дверь. Этот фронтовой блиндаж, расположенный у самого переднего края, был по-домашнему уютен. Стол, застланный газетами, телефон, радиоприемник. Одна стенка занавешена ковриком, сотканным какой-то советской фабрикой. Наверное, из того же крестьянского дома, в котором висел этот коврик, немецкие солдаты притащили для командира железную односпальную с никелированными стойками кровать. На ней лежал сейчас в полной офицерской форме и даже при оружии лейтенант, показавшийся Козлову слишком старым для своего звания.

Пока солдат на цыпочках крался к кровати, офицер проснулся. Он еще ничего не успел разглядеть, но уже схватился за кобуру. Только потом, пошарив по блиндажу заспанными, глубоко спрятанными за густыми ресницами глазами, он увидел троих вошедших. Глаза испуганно споткнулись на русском. Лейтенант часто замигал ими и вскочил.

Солдаты докладывали ему по-немецки, но он смотрел не на них, а на Козлова. Он удивлялся тому, что в такой поздний час перед ним стоял русский. И не просто солдат, и даже не сержант, а сам капитан, да еще с гвардейским значком, на груди. Спросонок можно было подумать, что этот гвардеец ворвался со своими солдатами в расположение роты лейтенанта. Но рядом с ним по обе стороны стояли с оружием не русские, а немцы, и вид у них был явно победный. Значит, они привели русского, а не он их. Значит, этот капитан перешел линию фронта? Шарики в голове немецкого лейтенанта начинали вращаться. Он верил и не верил. Нет, скорее всего, он не верил, чтобы капитан советской гвардейской части добровольно сдался в плен. Тут какая-то уловка. Но его, старого фронтового волка, не так просто одурачить!

- Хальт! - крикнул он без всякой связи с тем, о чём докладывал ему конвоир.- Хальт!

И тут же увидел, что его неуместный и в данной ситуации ужасно глупый окрйк не произвел на русского ни малейшего впечатления. Наоборот, после его окрика гвардии капитан соизволил улыбнуться, что окончательно озадачило командира роты.

- Штаб, Смоленск,- произнес Козлов, видя, что лейтенант не скоро придет в себя.

- Шитаб? Змоленск? - переспросил офицер.

- Их дойче агент,- сказал Козлов.

- Дойче агент? Шитаб, Змоленск? - лишь теперь лейтенант вспомнил о том, что это был пароль. Ему прислали его из штаба полка в срочном и секретном пакете. Как мог он забыть о важнейшем распоряжении? Непростительная оплошность!