Никэд Мат - Желтый дьявол [Том 2]

— Ладно. Отдыхай. Потом я тебя отправлю дальше, в Анучино… Там лазарет. Там теперь сестрой работает Ольга.

— Знаю! — лицо Кононова веселеет.

— Жрать хочешь?

— Нет… Я спать хочу.

— Погоди… Сейчас фельдшер придет… Перевяжет тебя. Потом спи.

— Ладно.

— Счастливо ты отделался. Я удивляюсь одному: почему этот тип не послал японцев или милицию… Не успел, что ли? Кто он такой?

— А чорт его знает, кто он.

— Стой!

Телега останавливается. В телеге двое: седок, молодой, в рясе, и возница — маленький, покрытый лохмотьями и грязью кореец.

Седок выжидательно смотрит на часового и караульного начальника.

— Куда едете?

— Сюда, сын мой, в Анучино…

Караульный начальник хмурится.

— А ты кто такой?

— Я дьякон церкви Успенья в Никольск-Уссурийске… Перевожусь в анучинский приход.

— Очень надо!.. Как же… Ждем. — ворчит караульный начальник — однако, что же делать? Полепите! Сопроводи их в штаб.

Высокий партизан лезет в телегу. Возница дергает вожжами…

— Но!

Лошадь трогается.

В штабе долго осматривают документы: паспорт, бумагу из епархии и прочее…

— …Павел Савельевич Третьегорский… дьякон… Так. Вещи есть?

— Есть чемодан и постель.

— Обыскать. И самого тоже.

Партизаны ощупывают дьякона со всех сторон. Внимательно рассматривают содержимое чемодана и постели. Ничего подозрительного.

— Отпустить его.

Дьякон снова водружается на телегу. Кореец дергает вожжами — но-о!

— Ли! — обращается дьякон к вознице — поезжай к дому священника… Вот туда, прямо… Видишь?

Возница наклоняет голову — э-э.

Около дома священника два партизана смотрят на приехавших.

— Ишь, длинногривый!

Отец Никодим, стоя на крыльце, встречает гостя;

— Милости прошу, отец дьякон… С приездом. Проходите.

— Ли! Поставь телегу под навес… А лошадь в конюшню отведи.

Ли распрягает лошадь… Отводит ее в конюшню. Телегу закатывает под навес. Потом оглядывается… Никого.

Ли открывает мазницу и вытаскивает из дегтя небольшой жестяной ящичек. Раскрывает. Там другой черный ящичек. Жестяной он опускает обратно в мазницу, а черный — в небольшой грязный мешочек.

С мешочком в руке он идет в дом.

— …Итак по всей долине и через горы, до самого океана…

— И на Тетюхэ? — Шамов едет рядом с Граховым.

— Да, и на Тетюхэ… Все такие же столбы. Вели их, ты знаешь, сразу со всех пунктов полевых штабов. Анучино только обратилось к волостям, и крестьяне сами привозили и ставили, ну, а наши саперы и телефонисты протянули проводку.

— И весь повстанческий фронт соединен телефоном…

— Да… Скоро за Яковлевку поведем и в Имано-Вакскую долину, а там Хабаровск… Гурко с Морозовым ставят в своем районе столбы.

— Откуда у вас столько проводов взялось?..

Пертенко, тоже делегат на съезд от Яковлевской волости, присоединился к ним по дороге.

— Мы и сами долго не знали, как быть, да телефонисты сообразили: ведь у Колчака полные столбы проводов — ну, нельзя такое неравенство — пошли и поснимали частицу… Нам ведь тоже нужно… — И Грахов громко, раскатисто, по-семинарски смеется.

— Здорово!.. Поделились малость, значит… — вторит ему звонким старческим голосом Пертенко.

— Ну, не один Колчак поделился, — Шамов выравнивает свою лошадь — выехали с тропы на дорогу, — у нас Шевченко, да Борисов заставили поделиться и японцев, много поснимали и телефонных проводов ночью, в гарнизоне.

— Вот, здорово! Еще чище… — И довольный Пертенко подгоняет свою кобыленку — тоже выровнялся на дорогу.

Кавалькада выехала на широкое Анучинское шоссе, спускающееся в долину. Как на ладони растянулось несколько разбросанное там урочище Анучино, прижатое сопками к реке Даубихэ.

Быстро, рысью спускается в село конный отряд и в улицы… Вот мимо церкви…

— Как у вас с попом — ладите?.. — Шамов к Грахову.

— Водолаз проклятый… Все лазит к Никольску…

— Не пускали бы… Или совсем выслали бы из тайги…

— Крестьяне… Да и некогда все… А доберусь и до него, погоди… — и Грахов нагайкой в сторону поповского дома — водолаз чортов!..

И Грахов на бегу сворачивает круто к воротам и осаживает лошадь, за ним весь отряд к большому зданию, к школе. Это — штаб.

— Приехали!.. — Грахов неуклюже и тяжело с седла в нагретую липкую пыль дороги.

— …Ну, старуха, — благословляй — и чугуевский старовер Прохор Перетино вскарабкался на свою выхоленную широкозадую кобылицу.

— Не ехал бы ты, хозяин, не ехал бы ты… Что тебе там…

— Нельзя, стара… Опчество — съезд…

— Большевики там, безбожники… Убивцы…

— А мы что — мы им хлебца даем… Они нас не трогают, — закону не нарушили — не воюем…

— Солдат кормим…

— Партизан — добро делаем… Да и кто же их будет кормить?..

— Мы, хозяин, да…

— Опчество, старуха, опчество… Потому — восстали…

— Восстали!.. Вот вам Колчак придет, отобьют зады-то…

— Руки коротки… — И старик подмигнул, высунув язык, — накося!.. — и сплюнул.

Потом подобрал поводья, хлопнул пятками под крутое брюхо кобылицу:

— Ну, раскоряка… — тронулся.

Разные думки в голове у дида из Угадинзы. Идет он на первый повстанческий съезд. Громада выбрала.

«Нельзя — восстали… воевать, — думает дид, — вот только б собрать хлеба, а там»… — И любовно шуршит под его корявой пятерней наливающийся крепкий пшеничный колос… «Хлеба-то нынче, хлеба… Помогает бог партизанам… Партизанский бог… Соберем, а там»…

— Пойду воевать — пропускает вслух сам себе. И шагает по меже среди полей крепкий дид из Угадинзы и думает, как они соберут хлеба, а там опять не страшен Колчак…

Потому — все сопки восстали… Громада!

— Ловко, отец Павел. Значит, они на него и внимания не обратили?

— Нет. Меня обыскали внимательно, а его… Ну, кто же подумает, что этот корейский возница — японский капитан?

— Ловко.

Кореец входит в комнату. Отец Никодим бросается ему навстречу.

— Весьма доволен, господин На-о, вашим посещением.

— Не зовитце меня господзин На-о… Зовитце — Ли.

— О, не беспокойтесь… Я не проговорюсь. Желаете покушать? Грунюшка!.. Это жена моя, господин На-о… Познакомьтесь.

Японец сердито тычет руку и хмурится… Он недоволен такой неосторожностью.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь… Она не выдаст.

Дьякон через окно видит на улице группу.

— Отец Никодим! Кто это? Погляди-ка.

— Где? — Никодим бросается к окну — о!.. Это их главный комиссар Грахов и с ним начальники отрядов. Фамилии-то у меня записаны.

— Грахов?

Японец хватает мешочек и вытаскивает оттуда ящичек. Это фотографический аппарат.