Никэд Мат - Желтый дьявол [Т. 1]

Все злобно смолкли, — щелкают затворами винтовок.

— Повзводно, подходи — сам буду делить, чорт с вами, — и Пережогин садится на сломанный ящик — ногами на золото.

— Митька, получи на взвод!

— Эй, подходи! — и ребята, как картошку, слитки золота растаскивают по котелкам.

— Тяжеленько…

— А как поделим слитки — каждый кусок, почитай фунтов пять будет, — и Митька чешет затылок.

— Потом поделим, идем по вагонам, — решает кто-то и все двигаются вперемежку скопом, каждый норовит поближе к котелку.

Сзади начинают кричать:

— Ну, нет, даешь сейчас! — и несколько человек бросаются к Митьке и вырывают у него котелок.

— Петров! — кричит один из них коноводу в вагон, — дай сюда бебут…

Пробуют рубить золото. Вязкое — оно не поддается легкому пулеметному тесаку. Другие пробуют его ломать. Подходит Пережогин:

— Ты, косоглазый, что делаешь? — все оглядываются.

Лицо китайца Ли-фу, тоже кавалериста, с Иркутска идущего с отрядом, расплывается в улыбку, блестит на солнце.

— Моя знай! — в зубах у него также блестит, это слиток золота, — он пробует его на зуб…

Пережогин рычит и дергает за слиток.

— Дурни, давай колун! — кто-то быстро подает.

Взмахи — сильный звенящий удар отскакивает от рельс.

— Вот! — и Пережогин рубит еще и еще. Остальные надламывают и прячут по карманам и сумкам.

— Не сори, Палыч… — Это Митька иронизирует Пережогину, подбирая, слизывая языком с рельс, как крошки хлеба, маленькие кусочки золота. Глаза у Митьки горят…

Пережогин рубит с остервенением. Рубят и другие, торопливо, жадно.

— Ишь, как ведь солнце-то играет на золоте, так и блестит, — и кочегар Спиридоныч мотает головой, свесившись с паровоза. — Вот черти проклятые, свое же добро грабят — бандиты… Бросили эшелон, вот кто-нибудь наскочит — будет делов… И куда они с ним денутся, — думает:

— Ишь, как стараются, аж пот льет с бедненьких, — договаривает он.

— Эй, машинист, а ты что не идешь… что зеваешь — иди получать свою долю, — и кавалерист, стуча шашкой, лезет к нему на паровоз.

— Не надо мне грабленого…

— Да ведь наше, дурья голова…

Кочегар машет безнадежно рукой и скрывается в будке.

Молчат оба. Кавалерист отирает пот сорванной с ноги онучей.

— Ну, жарко сегодня…

— Сволочи, трусы, банда, ложись в цепь! — хрипит Пережогин, прыгая за насыпь к паровозу.

— Та-та-та-та… та… щелкают пули по эшелону, по рельсам.

— Вон-от, вон туда стреляй, — и Пережогин сам направляет пулемет и начинает спускать ленту.

За поворотом, небольшой кавалерийский отряд рассыпался, в цепь спешившись — это казаки. Другой двигается в обход…

Слышно, как хрустит валежник…

— Обходят!.. — кричит на самое ухо Пережогина Митька, — зубы его чакают, — в эшелон ба…

— Собака, золото делить мастер, а защищаться?.. — лежи тут, готовь ленты.

— Вы куда? Раз…такая ваша мать, — и пулемет его повертывается по своим стрелкам, начинающим уходить за насыпь:

— Пах… — Перестреляю!.. — гремит он из-за шума пулемета.

Сзади эшелона уже начали сгружать лошадей.

— Ура!.. — и казачий эскадрон бросается из-за деревьев к насыпи.

Жжж… та-та-та…

— Подождите, голубчики!.. так-так — пулемет горгочет, скашивая кавалерийскую цепь.

— Митька, ленту…

И опять…

— Уходят, проклятые, — и Пережогин вдогонку им посылает еще несколько очередей. — Митька… ленту!.. — Он оглядывается, но Митька улепетывает к эшелону.

В хвосте поезда раздается взрыв, потом несколько голосов:

— Броневик!.. броневик!.. — все кидаются к лошадям, — стаскивают их, взнуздают, садятся, бросаются в рассыпную — кто куда, в кусты, в тайгу…

Из-за поворота, там, за деревьями, показывается дымок броневика.

— Эх, дьяволы!.. — и, взвалив на себя пулемет, Пережогин двигается к эшелону.

— Митька, застрелю!.. — тот остановился — давай лошадь!.. Подвел: взвалили на нее пулемет — вьючат, садятся…

Бабах… разрывается снаряд с броневика…

— Товарищ Лазо, это пережогинцы золото делили… Прикажете догонять…

— Нет время, забирайте то, что есть. Дальше едем.

— Есть!..

— Эшелон под откос, паровоз прицепить в голову, — соединить проводами.

— Есть!

— Товарищ Лазо, они много побросали — вот ящики, — смеются красногвардейцы-рабочие, тащат ящики в броневик.

— Скорей, товарищи! — и Лазо продолжает смотреть в бинокль.

— Товарищ Смирнов, — говорит он начальнику пулеметной команды, — снимите дрезину, поезжайте вперед, там что-то неладно: прощупайте пулеметом тайгу… кажется их обстреливали и другие… казаки…

— Да, кочегар с эшелона только что говорил…

— Ну, быстро!.. — и Лазо углубляется в карту, делая отметки на планшетке.

Гремят вагоны эшелона, сваливаемые под откос. Включают паровоз. Готовят дрезину. Быстрый, уверенный темп работы.

— С такими ребятами можно сделать чудеса, — думает Лазо, смотря за работой команды броневика.

— Скорее в Карымскую, — невольно срывается у него, — там… Оттуда — из тайника его дум: — надо во что бы то ни стало поспеть туда, удержать ворота к Амуру… иначе — армия погибла… иначе… что то с Ольгой, — и еще глубже уходит мысль…

— Скорее!.. не выдерживает он и берет трубку аппарата:

— Готово?

— Готово! — отвечает невидимый.

— Трогайтесь!.. развейте максимальную скорость: у нас теперь два паровоза — надо наверстать потерянное.

— Есть! — отвечает невидимый и броневик срывается.

Ночь во Владивостоке. Желтые отблески фонарей сгущаются на перекрестках улиц, ложатся серыми пятнами на фасады домов. Сверху с сопок — город притаился, как чудовищный спрут, вытянул свои длинные кривые щупальцы-улицы. Со стороны бухты — огни города — сказочный остров среди океана тьмы.

Ночь необыкновенная. To есть необыкновенной она явилась бы для нас. Жители Владивостока уже привыкли к этим ночам, полным нервного напряжения и беспокойных снов.

Метлы прожекторов перекрещиваются с разных концов бухты. В их свете мачты кораблей, ползуче-лениво дымящиеся трубы пароходов.

Вот луч упал на фок-мачту с развевающимся японским адмиральским флагом…

Через окно Совета внучка сторожихи смотрит на бухту.

— Что это за пароход? — спрашивает она выходящего из здания члена Совета Лифшица.

— Это… это «Микасо» — японский броненосец, — отвечает Лифшиц.

— Японцы? А откуда они — наивно спрашивает девочка.

— Известно, откуда — из Японии, — раз'ясняет Лифшиц. И вслух смеется:

— Владивосток ведь гостеприимный город. Всем места хватит.