Леонид Млечин - Кристина + Сергей = смерть. Любовь под присмотром КГБ

Но он не понял. Не сказал ни слова. Сжал челюсти, посмотрел на нее мрачным взором и ушел. Закрылся и включил телевизор. Из его комнаты буквально веяло холодом. Кристина не могла это вынести. Она была готова на все, лишь бы избежать конфликта. Ведь он был таким нежным и романтичным. Она почувствовала себя виноватой и пошла к нему мириться.

Александр сидел в своем кресле. Очень прямо. Даже не повернул голову в ее сторону. Разговаривать не захотел. Лицо его было бледным и злым. Испуганная Кристина поняла, что так его оставлять нельзя.

Она побежала в гардеробную комнату, надела самую соблазнительную ночную рубашку, надушилась, распустила волосы и вернулась. Обняв, сказала, что была не права. Он сразу стал нежным и страстным. Все закончилось постелью. У Кристины по-прежнему болела голова, радости она не испытала, но благоразумно скрыла свое огорчение.

Довольный, он шепнул ей:

— Хорошо, что ты пришла, а то я просто готов был тебя задушить.

Теперь она вспоминала его слова с содроганием. А тогда подумала, что он так шутит. Он привык получать все, что пожелает. Когда ему в чем-то отказывали, терял голову. Просто не воспринимал отказа. Он очень напоминал ей отца. Возможно, поэтому она его и выбрала. Но теперь Кристина его боялась.

Зачем он душил женщин?

Кристина объясняла это себе так: он очень неравнодушен к слабому полу. Недаром Марина предупреждала: смотри за ним в оба, а то уведут! Выходит, натолкнувшись на отказ, импульсивный и упрямый, он прибегал к насилию?

Александр поднялся на седьмой этаж, где располагались апартаменты Кристины Оазис, и перевел дух. Он почувствовал себя спокойнее: до сих пор ему все сходило с рук, и теперь обойдется. Главное — скорчить невинную физиономию и все отрицать. Кристина в него влюблена по уши.

Он нашарил в кармане ключи и открыл дверь. Думая, что жена давно спит, он не собирался включать свет. Но Кристина вышла в коридор. Она была настроена очень решительно.

Прежде чем он открыл рот, она твердо сказала:

— Я все о тебе знаю.

Он снял пиджак и обреченно опустился на стул:

— Прости меня.

— Простить тебя? — изумленно переспросила Кристина. — Я-то здесь при чем? Тебя же будут судить. Ты хотя бы понимаешь, какой это позор для меня?

— Судить? — ошеломленно повторил он. — За что судить?

Увидев, что он не намерен признаваться, Кристина выложила все: как она обнаружила пятна крови на его рубашке, как узнала о маньяке-душителе. И дни убийств точно совпали с теми днями, когда он приходил домой поздно ночью…

Когда Кристина договорила, он вскочил со стула и схватил ее за плечи:

— Так ты считаешь меня убийцей? Ты с ума сошла! Как это могло прийти тебе в голову?!

И вдруг Александр дико захохотал.

— Я провел все эти ночи у твоей лучшей подруги Марины, — злорадно выпалил он. — Мне не надо убивать женщин. Они мне ни в чем не отказывают…

Через минуту она выставила его за дверь.

Пока Кристина подозревала, что ее любимый мужчина — маньяк-убийца, она еще колебалась, не зная, как быть. Расстаться с ним побыстрее? Или попытаться ему помочь, спасти его? Когда же она выяснила, что он ей просто изменяет, выгнала его из дома.

Преступление Кристина Оазис еще способна была простить, измену — никогда.

Академик Чазов набрался духу и откровенно поговорил с Брежневым один на один. Он пытался напугать своего главного пациента.

— Леонид Ильич, вы просто обязаны всерьез заняться вашим здоровьем. Ведь о ваших недугах могут узнать и широкие массы, и недоброжелатели.

Брежнев выслушал его внимательно, но не поверил:

— Ты все преувеличиваешь. Товарищи ко мне относятся хорошо. Я уверен, что никто из них и в мыслях не держит выступить против меня. Я им нужен. Косыгин, хотя и себе на уме, но большой поддержкой в политбюро не пользуется. Подгорный — мой друг, мы с ним откровенны, и я уверен в его добром отношении ко мне. Что касается режима, то я постараюсь его соблюдать. Если надо, каждый день буду плавать в бассейне. В отношении успокаивающих средств, ты подумай с профессорами, что надо сделать, чтобы у меня не появлялась бессонница…

— Хотя бы в эти дни, — попросил своего главного пациента академик Чазов, — думайте только о себе. Отложите все встречи, от которых можно отказаться. У вас столько помощников, пусть поработают.

— Хорошо, — согласился Брежнев, — эти дни делами не занимаюсь. Видишь, Евгений, как я к тебе прислушиваюсь!

Академик Чазов вышел из палаты. На столике лежала только что снятая кардиограмма. Он стал ее изучать. Появился начальник брежневской охраны:

— Приехал Подгорный. Хочет видеть Леонида Ильича. Но Леонид Ильич его не приглашал.

— Пускать нельзя, — твердо сказал Чазов. — Зачем показывать Леонида Ильича лежащим на больничной койке?

Начальник охраны развел руками:

— Я не вправе не пустить члена политбюро.

Евгений Иванович сам вышел навстречу Подгорному:

— Я против посещения пациента — это может пойти ему во вред.

— Ты что, председателя президиума Верховного Совета СССР не знаешь? — в своей напористой манере сказал Подгорный и пригрозил Чазову: — Незаменимых людей в нашей стране нет.

Евгений Иванович держался твердо:

— Интересы пациента для врача важнее всего.

Он закрыл за собой дверь. И не собирался ее открывать.

— Николай Викторович, я должен делать все во благо пациента, для его выздоровления. Сейчас ему нужен покой. Ни я, ни вы не знаем, как он воспримет ваш визит. Он может ему повредить. Если политбюро интересуется состоянием здоровья Брежнева, я готов предоставить соответствующее заключение консилиума профессоров.

Недовольный Подгорный развернулся и ушел. Внизу он столкнулся с Андроповым. Пожаловался председателю КГБ:

— Представляешь, до чего дожили? Меня, главу государства, не пустили к Леониду Ильичу! Врачи, видишь ли, считают, что он нуждается в отдыхе. А государственные дела подождут.

Он вышел из здания, хлопнув дверью.

Андропов замер в нерешительности.

В Кремле принимали американскую делегацию. Посмотрев снизу вверх на американского посла в Москве Артура Хартмана, отличавшегося высоким ростом, министр Громыко весело заметил:

— Ваш посол у нас в Москве все растет и растет. А вы жалуетесь, у нас тут трудная жизнь.

Американец, указав на столь же высокого советского посла, Анатолия Федоровича Добрынина, заметил:

— Если говорить о послах, то между двумя странами достигнут паритет.

Перед началом переговоров в Москве американский посол заинтересовался большой малахитовой шкатулкой, стоявшей на столе. Он дотронулся до крышки, и раздался громкий звонок. От неожиданности американец вздрогнул.