Джордж Джонас - Месть

Элегантно одетый человек лет тридцати ровно в девять открыл дверцу черного «ситроена». Авнер заметил, что он хорош собой, хотя телосложением слегка напоминал плотного Тони, но лицо его было куда более волевым и интересным.

— Замолчи, Фифи, — сказал он, обращаясь по-английски к ворчащей на заднем сиденье немецкой овчарке. — Этот господин ничего не собирается у нас отнимать. Даже наоборот, не так ли? — прибавил он, поворачиваясь к Авнеру, который продолжал стоять на тротуаре.

— Я надеюсь, собака понимает, когда с ней говорят по-английски? — спросил Авнер, вынимая из кармана толстый пакет.

Луи засмеялся. Взяв конверт и заглянув в него, он, однако, не стал пересчитывать бумажки, а сунул пакет в портфель.

— Спасибо. В ваши планы входило только передать мне пакет, или вы не откажетесь что-нибудь вместе выпить?

— Если вы собираетесь при этом еще и поесть, то считайте, что заполучили партнера, — ответил Авнер.

— Договорились. Какое место в Париже вы предпочитаете?

— Здесь недалеко, на этой улице есть ресторанчик, который мне нравится, — сказал Авнер.

Все это звучало прекрасно. Если бы Луи что-то замышлял против него, он бы не позволил Авнеру выбрать место.

Луи взглянул по направлению руки Авнера и утвердительно кивнул.

— Як вам присоединюсь через двадцать минут, — сказал он и, захлопнув дверцу машины, уехал.

Это Авнеру не понравилось. Но, с другой стороны, он понимал, что Луи мог не хотеть сидеть в ресторане с портфелем, в котором было десять тысяч долларов.

Небольшое пивное заведение под названием «Табак Хоке» находилось всего в нескольких кварталах от площади Шарля де Голля. Сидя за столиком на тротуаре, можно было любоваться Триумфальной аркой. Авнеру, который любил большие города с их вечерними огнями и толпой, это место очень нравилось. Но сейчас он решил занять столик в помещении.

Луи приехал точно через двадцать минут без собаки и без портфеля. Он оказался гораздо выше, чем можно было подумать, глядя на него в машине, но худощавым не был. Более всего он напоминал Ива Монтана с его усталым и симпатичным лицом.

Авнеру Луи сразу понравился. Почему-то он почувствовал, что этот человек ему ближе, чем Тони, и уж тем более Андреас.

Авнер тоже, казалось, пришелся Луи по душе. Их первый разговор затянулся на много часов, хотя ни о чем существенном они не говорили. После ужина они отправились к Триумфальной арке, оттуда на Елисейские Поля, к площади Конкорд, и обратно.

Говорил главным образом Луи.

Много времени спустя, перебирая в памяти все, о чем шла речь, Авнер начал понимать смысл того, что говорил ему француз. В тот вечер он был просто им очарован и мало что понял. Луи производил впечатление человека хорошо образованного. Время от времени в разговоре он ссылался на исторические события, на писателей или философские концепции, которые Авнеру были незнакомы. Суть всего того, что он излагал, сводилась к утверждению, что земной шар — гнусное место. Войны, страдания и нищета. Многие думают, что существует только одна причина человеческих несчастий. Но вот если бы, например, все стали вдруг религиозны или обратились к коммунизму, или прониклись демократическими идеалами, — жизнь непременно улучшилась бы. Некоторые утверждали, что для всеобщего человеческого счастья достаточно дать свободу Алжиру или предоставить женщинам равноправие, или, допустим, прекратить охоту на молодых тюленей. Разумеется, Луи не увлекался подобной чушью. По его мнению, мир не может измениться до тех пор, пока все созданные до сих пор социальные и другие институты не будут уничтожены. До основания, — так он выразился. Но в том-то и дело, что, уничтожив старые институты, человечество тут же примется за создание новых. Поэтому тот, кто все это понимает, вообще не примыкает ни к каким движениям, независимо от того, ставят ли они своей целью разрушить мир для создания социалистического будущего или во славу церкви. Для них важно, чтобы мир был разрушен. Этим разрушители помогают человечеству.

Существует, продолжал Луи, небольшая горстка людей, которые это осознали. И тут впервые прозвучало название объединения, в которое входили эти люди — Ле Груп. Это, скорее, семья, чем общество. Они помогают всем, кто стремится разрушить мир, независимо от того, нравятся им их цели или нет. Точнее, сказал Луи, Ле Груп поддерживает любую борьбу. Если перестать вникать в суть проблем, которые волнуют борющихся, то окажется, что несправедливой борьбы в мире нет.

Это, разумеется, не означает, что члены «Ле Груп» получают удовлетворение, когда гибнут люди или взрываются дома. Только сумасшедшие могут этому радоваться. Но они отдают себе отчет в том, что, чем быстрее и кардинальнее нынешний мир будет уничтожен, тем скорее прекратится это стихийное саморазрушение.

Авнера мало тронуло то, что говорил Луи. Гораздо больше ему понравилось, как он это говорил. Если бы он выражался напыщенно или слишком страстно, Авнер воспринял бы все сказанное как нелепость еще большую, чем вся та ерунда, которую он слышал на собрании студентов, примкнувших к группе Баадер-Майнхоф во Франкфурте. Но все, что говорил Луи звучало ненавязчиво, с юмором и не без самокритики. Иногда Луи даже выступал в роли прекрасного комедийного актера, заставляя Авнера искренне смеяться. Но и затрагивая серьезные темы, Луи не выказывал горячности: «Вы только взгляните на эти так называемые «великие державы, — говорил он. — Поглядите на агентов ЦРУ, то и дело наступающих на свой собственный хвост, или на этих террористов из КГБ в неряшливых штанах. Они же варвары. А после этого осмотритесь кругом — Париж с его тысячелетней историей! Почему мы должны оставаться в их руках? Извините за самонадеянность, но мы ведь куда умнее, чем они когда-либо будут. Мы даже женщин любим иначе. Смею вас уверить».

Не менее года потребовалось Авнеру, чтобы оценить все тогда сказанное Луи и понять, для чего это было сказано.

Его интуиция подсказывала ему, что опасаться нечего. Но полное понимание пришло только впоследствии — после двух новых акций и нескольких тысяч истраченных долларов. Оно появилось уже после знакомства с «папа», отцом Луи. Седовласый экс-маки, румяный, несколько даже похожий на отца самого Авнера, он в отличие от его отца носил старомодный черный костюм с толстой золотой цепочкой, свисавшей из кармашка его жилета.

«Папа» — французский патриот, взрывавший во время войны немецкие грузовики и поезда, делал это до тех пор, пока не вдумался в свою деятельность, не оценил ее возможности. Говорил он об этом с широкой ухмылкой, как простой французский крестьянин — так он сам называл себя. «Папа», человек рационально мыслящий и проницательный, после войны понял, что неизлечимые язвы общества представляют собой богатый источник, могущий принести немалый доход.