Джордж Джонас - Месть

Ганс рассмеялся.

— Ты сошел с ума, — сказал он. — Тебе это известно? Я хочу сказать, что все мы безумцы, но нет среди нас безумца большего, чем ты.

— И тем не менее, он прав, — сказал Стив. — Действовать надо именно так.

Так и было решено. Прежде всего, потому что в глубине души Авнер продолжал доверять «папа». Если бы это было не так, он скорее всего порвал бы все контакты с Луи, независимо оттого, что говорил в тот день Гансу. Так что это не было безумием, во всяком случае в том смысле, в котором говорил о нем Ганс. Авнер полагался на свое «шестое чувство».

И, может быть, напрасно [83].

Встреча в Вашингтоне прошла даже более мучительно, чем Авнер представлял. С Пеле случилась истерика. Виноватым почему-то оказался Стив. Она била его кулаками и кричала, что это он убил Роберта. Стив отступал под ее натиском, пятился назад, не поднимая головы до тех пор, пока Авнер не схватил ее сзади за плечи. И тут она начала плакать. Слава Богу, что ее дядя догадался перед приходом Стива и Авнера увести детей.

Они вновь сняли деньги со своих счетов в банке, чтобы передать их Пепе, точно так же как сделали это для вдовы Карла. Но на этот раз по пять тысяч. Получилось всего пятнадцать тысяч долларов. Им было несколько не по себе, точно они скаредничали, не выдавая и Пепе сорока тысяч. Дело было, конечно, не в скаредности, а в том, что им приходилось уже думать и о своих собственных семьях. Вслух об этом ничего сказано не было, но если так будет продолжаться, и они будут один за другим выбывать, то в конце концов у того, кто останется последним, не окажется денег для своих жены и детей. Семьи погибших получают пенсию, но она не слишком-то велика.

Перед возвращением в Европу Авнер остановился в Нью-Йорке на несколько дней. Сейчас, через полтора года, Шошана начала привыкать к жизни в Америке. Выглядела она цветущей женщиной. Авнер ею гордился. Она освоилась, и при этом совершенно самостоятельно, в этом чуждом и пугающем ее городе, так мало похожем на города в Израиле, к которым она привыкла. А Геула превратилась из уродца в прелестного ребенка.

Его любимый пес Чарли пришел при виде хозяина в такой экстаз, что, высоко подпрыгнув, цапнул его за нос. Потом, пристыженный, он спрятался под кровать и очень долго не соглашался оттуда выходить.

Как было бы хорошо, покончив с операцией, забыть о террористах, Европе и даже об Израиле! Написать прошение об отставке, оставить его в сейфе и зажить в Бруклине с Шошаной, дочкой и собакой спокойной, а может быть, и зажиточной жизнью в Америке.

А почему бы и нет? Он воевал в двух войнах, участвовал с риском для жизни в ликвидации девятерых лидеров террористов. Что еще может страна требовать от своего гражданина? Даже его мать, вероятно, согласилась бы с тем, что долг по отношению к Израилю он выполнил.

На следующий день, однако, он уже был в аэропорту Кеннеди, чтобы лететь во Франкфурт. Провожать его в аэропорт он и на этот раз не позволил. ««Я не могу этого обещать, — сказал он ей на прощанье, — но в следующий раз, возможно, приеду уже навсегда».

Это было в сентябре, точнее в последнюю неделю сентября, то есть как раз через два года после начала миссии в 1972 году. Авнер чувствовал себя так, точно из двадцатипятилетнего юноши за эти два года превратился в пожилого человека. Если не удастся с этим развязаться в ближайшем будущем, то через год, в свои двадцать восемь лет, он будет уже стариком. Это случалось с другими агентами, но раньше Авнер в это не верил.

С момента смерти Карла Авнер не мог уснуть в своей постели. Раньше он всегда прекрасно спал. Теперь же, находясь один в своей квартире во Франкфурте или в отелях других городов, он не мог спать. Спать, как все люди в кровати. Однако он нашел выход. Стал спать в стенном шкафу. Стлал на пол простыни и одеяла, укладывал подушки, закрывал дверь изнутри и засыпал. Так было спокойнее: в кровать может быть подложена взрывчатка… Ночные посетители направятся прежде всего к кровати, и Авнер, который спал очень чутко, услышит их и сможет подготовиться к сопротивлению. Так он объяснял себе свое поведение. На самом деле оно было следствием нервного перенапряжения. Он понимал, что, расскажи он Гансу или Стиву об этом, они так бы это и расценили. Тем не менее он, когда оставался один, продолжал спать в шкафу, ничего об этом никому не говоря.

Когда Авнер и Стив вернулись во Франкфурт, Ганс сообщил им, что нашел в женевском сейфе записку от Эфраима. Эфраим писал, что известие о смерти Роберта получил. Была там и инструкция — «кончайте немедленно».

Деньги с их служебного счета сняты еще не были. Ганс это сразу проверил после того, как прочел записку. Эфраим, видимо, предполагал, что они будут осторожно сворачивать свою деятельность, расплачиваться с осведомителями и т. д.

Надо думать, что на этот банковский счет деньги больше переводиться не будут, если они об этом не попросят, приведя достаточно серьезные аргументы. В их распоряжении оставалась сумма примерно в четверть миллиона долларов. Из предосторожности Ганс перевел почти все эти деньги на другие счета, открытые в свое время Карлом в разных городах Европы.

— А где записка Эфраима? — спросил Авнер Ганса.

— Я оставил ее в сейфе, — ответил Ганс.

Это тоже было сделано из предосторожности. Пока записка в сейфе, Мосад может предполагать, что они ее не видели. Как часто они бывают в Женеве, никому не было известно. А другого канала связи с руководством не существовало. Эфраим, если бы захотел, мог легко проверить, открывали ли они сейф: на табличке внутри надо было каждый раз отмечать дату и ставить подпись. Но небольшой выигрыш во времени они все-таки получили.

Для них это было важно. Авнер, Стив и Ганс твердо решили не подчиняться распоряжениям Мосада и не прекращать своей деятельности. Во всяком случае — не прекращать сразу. Они во что бы то ни стало стремились продолжать охоту на террористов, по крайней мере до тех пор, пока не иссякнут их финансовые резервы. Они надеялись, что за это время у них появится шанс настигнуть тех, кто еще оставался в их списке.

Все трое и мысли не допускали, что это решение — прежде всего нарушение дисциплины и продиктовано тщеславием и фанатизмом. В конце 1973 года они наблюдали в лагере террористов разброд и растерянность и приписывали их ликвидации девятерых лидеров. С этим же, по их мнению, были связаны и сложности с получением информации от арабских осведомителей. Тем не менее, они считали, что оставшиеся в живых лидеры вынуждены будут покинуть свои укрытия в восточно-европейских странах и в странах Ближнего Востока и приехать в Европу для реорганизации всей системы терроризма [84]. В ближайшем будущем, через какие-нибудь недели или месяцы, Саламэ, Абу Дауд или доктор Хадад появятся в Европе. Группе Авнера казалось, что здесь, на месте, они лучше ориентируются в расстановке сил, чем начальство в Тель-Авиве. В соответствии с израильской традицией командир не должен отказываться от атаки или прекращать операцию, если ему ясно, что противник слабеет. Он не обязан слепо подчиняться приказу сверху, если видит, что приказ не учитывает реально сложившуюся обстановку.