Питер О'Доннелл - Недоступная девственница

Брюнель что-то сказал в микрофон, и самолет начал набирать высоту. Они снова взяли курс на юг. Модести закрыла глаза и отвернулась от иллюминатора.

Адриан Чанс снимал петлю с бычьей шеи Жако. Он втащил в люк пустую смирительную рубашку, задраил аварийный выход и склонился над бесчувственным Муктаром.

— Все в порядке, — сказал Чанс Брюнелю. — Дышит.

Его срывающийся голос прозвучал неестественно громко в тишине, наступившей, когда закрыли люк.

— Жако остался жив лишь по счастливой случайности, — сухо произнес Брюнель. — То же самое можно сказать и о тебе, Адриан. Когда я вспоминаю, как ты умолял, чтобы я позволил тебе встретиться с Гарвином один на один…

Брюнель укоризненно покачал головой и повернулся к Модести.

— Теперь я понимаю, почему вам всегда так везло, — сказал он.

— Ах ты ублюдок! — с надрывом выкрикнул Джайлз. — Животное, зверь!

— Все мы звери, доктор Пеннифезер. Проблема человека заключается в том, что он отказывается признать этот факт и все время хочет казаться чем-то иным. Относительно себя я никогда не заблуждался. Мне было необходимо избавиться от Гарвина, и я это сделал. — Брюнель снова взял книгу. — Если вас волнует этот вопрос, могу сказать совершенно определенно: ни вам, ни вашей подруге такая участь не угрожает. Кстати, вы же врач! Я готов на время освободить вас, если вы займетесь своими прямыми обязанностями и поможете моему бедному коллеге. У вас есть медицинская сумка и, кроме того, вы ведь помните о клятве Гиппократа…

Лицо Джайлза посерело.

— Если бы я мог до вас добраться, Брюнель! — прошипел он.

Брюнель, казалось, не слышал этой угрозы.

— Займись Жако, Адриан, — негромко сказал он и открыл книгу. Сидевшая рядом с ним Лиза зажала руками рот, тело ее била крупная дрожь.

Модести слышала разговор словно сквозь сон. Глаза ее были закрыты, черты лица заострились, и теперь она была похожа на свою собственную посмертную маску. Во рту чувствовался привкус крови — во время борьбы с ремнями она прикусила губу. Уилли Гарвин был мертв. Боль утраты разрывала сердце Модести.

До сих пор я не знала, что такое горе, отрешенно подумала она и замедлила дыхание, позволяя страданию охватить все ее существо. Модести не сопротивлялась ему, понимая, что в противном случае потеряет сознание. А этого она не могла допустить: Брюнель не должен видеть ее сломленной.

Постепенно рассудок Модести успокоился и замер, словно остров в безбрежном океане боли. Еще некоторое время она сидела неподвижно, потом сквозь туман скорби начали прорываться отдельные мысли — мысли, с которыми надо было примириться и жить дальше.

Уилли мертв, она осталась совсем одна. Одна не только сейчас, в данный момент, — навсегда. Похоже, будущего не предвидится.

Она одна. Второго Уилли Гарвина не будет, надо смотреть правде в глаза. Она обязана помнить это и думать об Уилли, думать о нем все те годы, которые ей отпустит жизнь.

Модести заставила себя вспомнить все с самого начала, когда Уилли Гарвина еще не было рядом, когда, едва достигнув двадцати лет, она создала крупнейшую в Европе преступную организацию, подчинив себе отъявленных бандитов. Оглядываясь назад, Модести не узнавала себя. Она была жестче любого из находившихся под ее началом мужчин, иначе ей не удалось бы управлять ими. В организации действовал ее собственный закон, а так как Модести отказывалась распространять свое влияние на некоторые, хотя и прибыльные, но чрезвычайно отвратительные сферы преступного мира, некоторые члены ее организации сочли это проявлением слабости, и ей пришлось жестоко карать сомневающихся. Операции становились все более успешными, и никто уже не смел усомниться в правильности установленных Модести законов. В «Сеть» принимали только специалистов экстра-класса, обладавших своим собственным, неповторимым почерком. Ветераны мгновенно ставили на место тех, кто не хотел работать по правилам Модести: ставкой в их игре была только победа, и ничто не должно было мешать ее достижению. Модести подобрала себе надежных помощников, но ни один из них не мог до конца понять ее. Никто. Пока не появился Уилли Гарвин.

Боль ударила Модести, словно хлыст, но она заставила себя вспоминать дальше. Она вытащила его из сайгонской тюрьмы — это был озлобленный на весь мир юный гангстер, настолько сильный и опасный, что только меланхолический характер, сформировавшийся под влиянием неустроенного детства, не позволил ему превратиться в азиатского Джека-потрошителя.

Модести вытащила его из тюрьмы, объяснила, что ее не интересуют фольклорные герои преступного мира, и дала самостоятельную работу. Действовала она по наитию. В качестве первого задания Уилли должен был перевезти в Гонконг сто тысяч долларов золотом — Модести хладнокровно, как заправский шулер, выиграла эти деньги в казино Монте-Карло, и в общем-то, не было никакой необходимости переправлять их в Юго-Восточную Азию, но Модести хотела убедиться в правильности своего выбора, ибо интуитивно почувствовала, что Уилли Гарвин обладает огромным скрытым потенциалом.

Простейшая операция по транспортировке золота сразу же пошла наперекосяк, правда, не по вине Уилли. Он решил выправить положение — пошел на риск, перехватил инициативу, и все встало на свои места, примерно так это выглядело в его пересказе. Но когда Модести узнала подробности, у нее от восхищения перехватило дыхание. Человек, который вернулся из Гонконга, уже не был прежним Уилли Гарвином, каждую неделю он рос как личность и профессионал, и, словно бабочка из кокона, вскоре на свет появился совершенно иной Уилли Гарвин — приветливый и вежливый молодой человек с безупречными манерами, которого до смерти боялись даже самые могущественные ветераны «Сети».

Не прошло и года, как он стал правой рукой Модести, и все восприняли это как должное. В его лице она нашла идеального помощника. Но, самое важное, больше Модести не была одинока: они совпали, как точно подогнанные шестеренки часового механизма.

Модести понимала, что Уилли боготворит ее — да, сейчас уже можно было употребить это слово. Но поклонение не было слепым. Уилли знал все недостатки Модести и воспринимал их как неотъемлемую ее часть. Более того, никакая другая Модести не была ему нужна. Все это не имело никакого отношения к физическому влечению, этот вопрос никогда не возникал и, к счастью, не встал между ними непреодолимой преградой. При этом Уилли всегда относился к ней как к самой желанной женщине в мире и никогда не отказывал себе в удовольствии разделить ее общество.

После ликвидации «Сети» их отношения перешли в иную плоскость, поскольку Уилли больше не был сотрудником Модести. Она считала, что Уилли лучший из лучших, и потому всячески подталкивала его к самостоятельной деятельности. Но Уилли Гарвина не устраивала такая перспектива: без своего талисмана — Модести Блейз — он считал себя конченым человеком. И судьба не позволила, чтобы он его лишился. На горизонте появился Таррант, а вместе с ним — совершенно иные операции. Когда Таррант ложился на дно, они принимали предложения других, соглашаясь на работу, как правило, по первому впечатлению о клиенте. Они не искали проблем, но находили их с завидным постоянством и вскоре привыкли, что иначе быть не может, потому что острый привкус опасности постепенно стал своего рода наркотиком, употребление которого вошло в привычку.